Они будут смеяться надо мной. Говорить, что я неудачница. Он будет рассказывать ей, как я обижалась на него за то, что он отказывает мне в сексе. И она, в отличие от меня, узнает причину. Мне хочется стоять здесь и тихо плакать. Я уже не выношу этого чувства беспомощности. Что же мне делать? Ну что же мне делать?
Я держу себя в руках из последних сил. Ненависть и отвращение к моему мужу внутри меня ведут ожесточённую войну. Они оба настолько мощные, что их столкновение сродни планетарному. И какое-то физическое явление происходит с ними от проникновения друг в друга они не трансформируются в нечто новое, они нейтрализуют друг друга.
Я остаюсь наедине со своей обидой. Я выдыхаю. Я пытаюсь вытащить её из горла дыханием. Но ничего не получается. А сопение моего мужа царапает мои нервы словно ноготь по стеклу, его сбивчивое дыхание похоже на клокочущий смех. Мне хочется выскочить из этой комнаты. Мне хочется бежать по мокрой улице, дрожать от холода, подставлять лицо ледяному моросящему дождю. Главное бежать. Бежать, и ни о чём не думать.
Мне совершенно всё равно, как я сейчас выгляжу, заболею ли, наткнусь ли на хулиганов я уже не помню, как преодолела это расстояние от выхода из квартиры до лестницы в подъезде. Я выбегаю. Здесь так пустынно. Вечерняя апрельская мгла скрывает меня от редких прохожих, и их от меня. Я слышу шум мелкого дождя и свои шаги, стучащие по асфальту и хлюпающие по лужам. Я не смотрю под ноги. И мои волосы постепенно пропитываются дождём. Я
чувствую себя сбежавшим из дома подростком. И мне так плохо и одновременно так легко сейчас. Моя тоска словно подгоняет меня вперёд. Как хорошо дышать здесь, в этих иссине-жёлтых сумерках. Я забываю о чувствах. Я только ощущаю. И мои мысли превращаются в ощущения.
Я бегу, когда мне хочется. Я останавливаюсь, когда чувствую усталость, и теперь мой шаг превращает этот побег в размеренную прогулку. Здания во дворе сменяют друг друга незаметно, они так похожи, они одинаковые. Мне слишком тихо здесь, и темно. Я выхожу к грязно-жёлтому свету от шоссе.
Я стою у шумной дороги. Капли грязи долетают до моего лица, обочина слишком узкая, и на ней полно мокрой пыли. Но я не хочу возвращаться в тишину дворов. Я никак не могу насладиться этим разрушающим, ритмичным, разнородным грохотом. Мне хочется скорости звука, мне хочется стать неотъемлемой его частью. Впервые в жизни мне хочется идти по разделительной полосе, против безумного московского движения, и одновременно вместе с ним. Я внюхиваюсь в запах бензина, всматриваюсь в ослепляющие огни фар, вслушиваюсь в гул двигателей, я ощущаю вибрацию
Я ощущаю вибрацию в моём кармане. Я взяла с собой телефон. Вот же предусмотрительно. Неужели проснулся? Не буду отвечать пусть переживает и ищет меня под дождём. А если он заболеет после этого?
То ли под страхом обязанности выслушивать мужа о том, какие процессы происходят в его организме под влиянием простуды, то ли из любопытства, я всё же вытащила перебираемое пальцами в кармане мобильное устройство и взглянула на экран. Там незнакомый номер. Но я отвечу.
Да, серьёзно говорю я в трубку.
Привет, я слышу потрясающий голос в ответ, вальяжный, растягивающий буквы. Я отчётливо представляю как рот, говорящий таким голосом, изгибается в улыбке, это Илья.
Коленка Мариш похожа на маленькое кровавое месиво. Она нервно хохочет, отворачивается и дёргает ногой так внезапно, что я рискую получить не только в лоб, но и сердечный приступ.
Спокойно, периодически чеканю я, не ёрзай почти всё.
Из тебя получился бы отличный врач, Мариш одним глазом косится в сторону перебинтованной раны.
Я поднимаюсь с корточек и мою руки. Всё равно я умудрилась перемазаться зелёнкой, это уму непостижимо! Безымянный палец правой руки теперь украшает отпечаток зелёной струи. Хорошо хоть кольцо додумалась снять. Говорила я себе, что никогда больше не возьмусь за это изумрудное зло, но у нас дома не оказалось никаких мазей.
Тебе кажется, что из любого человека, который не боится крови, получится отличный врач, утверждаю я.
Этих людей не так уж много, не соглашается Мариш. Мы с мамой натуральным образом падаем в обморок при виде крови. Мариш придвигается ко мне и говорит шёпотом: Да и Илья, скажу тебе честно, держался из последних сил.
Её шёпот кажется мне таким ласковым. Какая же она нежная. Маленький лесной цветочек на тоненьком стебельке, с полупрозрачными лепестками. Кажется, дотронешься даже кончиком пальца до его согретой весенним солнышком кремово-розовой глади, и его цвет уже развевается по воздуху, оставив серебристую пыльцу на руках.
Приспичило же вам в такую погоду учиться кататься на роликах, неодобрительно качаю я головой.
Мариш надевает джинсы. Какие у неё стройные ножки, изгибы будто созданы руками талантливого скульптора. А какая белая у неё кожа. Я вспоминаю, как касалась её, когда лечила эту маленькую коленку. Неудивительно, что Илья так любит гладить её. Как, должно быть, восхитительно это выглядит его длинные тонкие пальцы на этих молочных бёдрах. И я отчётливо ощущаю зависть к красоте этой пары они напоминают мне мужчину и женщину из какого-нибудь очень романтического эротического фильма, несомненно, старого французского тогда режиссёры умели показывать женщин очень естественными и нежными, словно в утренней дымке. И мужчины уверенные в себе, сильные, упрямые, опытные. Когда смотришь такие кадры, их нереальность вызывает ещё большую зависть они будто существуют в каком-то другом мире по-настоящему, и твой мир никогда не будет таким прекрасным и ярким Как бы мне хотелось посмотреть, как они целуются по-французски Мариш и Илья.