От Фаворина и Птолемея я легко мог бы освободить тебя; пошли их навстречу императору.
Для какой цели?
Чтобы развлекать его.
Его игрушка при нем, возразила Сабина, и ее губы искривились на этот раз с выражением горького презрения.
Его художественный взор, сказал префект, наслаждается часто прославленной красотой форм Антиноя, которого мне еще до сих пор не удалось видеть.
И ты жаждешь посмотреть на это чудо?
Не стану отрицать.
И тебе все-таки хочется отдалить встречу с императором? спросила Сабина, и ее маленькие глаза сверкнули пытливым и подозрительным взглядом. Почему хочешь ты отсрочить приезд моего супруга?
Нужно ли мне говорить тебе, отвечал Титиан с живостью, как радует меня после четырехлетней разлуки свидание с моим повелителем, товарищем моей юности, величайшим и мудрейшим из людей? Чего бы не дал я за то, чтобы он был теперь уже здесь, и все же я желал бы, чтобы он приехал сюда не через одну, а через две недели!
В чем же дело?
Верховой гонец привез мне сегодня письмо, в котором император извещает, что хочет поселиться не в Цезареуме, а в Лохиадском дворце.
При этом известии лоб Сабины нахмурился, глаза ее, мрачные и неподвижные, опустились, и, закусив нижнюю губу, она прошептала:
Это потому, что здесь живу я!
Титиан сделал вид, будто не слышал этого упрека, и продолжал небрежным тоном:
Он найдет там тот обширный вид вдаль, который он любит с юных лет. Но старое здание в упадке, и хотя я с помощью нашего превосходного архитектора Понтия уже приступил к делу, употребляя все силы, чтобы, по крайней мере, одну часть дворца сделать возможной для жилья и не совсем лишенной удобств, но все-таки срок слишком короток для того, чтобы что-либо подходящее достойное
Я желаю видеть своего супруга здесь, и чем скорее, тем лучше! решительно прервала императрица. Затем она повернулась к довольно отдаленной от ее кресла колоннаде, тянувшейся вдоль правой стены залы, и крикнула: Вер!
Но ее голос был так слаб, что не достиг цели, и потому она снова повернулась лицом к префекту и проговорила:
Прошу тебя, позови ко мне Вера, претора Луция Элия Вера.
Титиан поспешил исполнить приказание. Уже при входе он обменялся дружеским приветствием с человеком, с которым пожелала говорить императрица. Вер же заметил префекта лишь тогда, когда тот вплотную к нему подошел, ибо сам
он стоял в центре небольшой группы мужчин и женщин, слушавших его с напряженным вниманием. То, что он рассказывал им тихим голосом, по-видимому, было необыкновенно забавно, так как его слушатели употребляли все усилия для того, чтобы их тихое, сдержанное хихиканье не превратилось в потрясающий хохот, который ненавидела императрица.
В ту минуту, когда префект подходил к Веру, молодая девушка, хорошенькая головка которой была увенчана целой горой маленьких кругленьких локончиков, ударила претора по руке и сказала:
Это уж слишком сильно; если ты будешь продолжать в таком духе, я стану впредь затыкать уши, когда ты вздумаешь заговорить со мной. Это так же верно, как то, что меня зовут Бальбиллой .
И что ты происходишь от царя Антиоха, прибавил Вер с поклоном.
Ты все тот же, засмеялся префект, мигнув забавнику, Сабина желает говорить с тобою.
Сейчас, сейчас, отозвался Вер. Моя история правдива, продолжал он свой рассказ, и вы все должны быть благодарны мне, потому что она освободила нас от этого скучнейшего грамматика, который вон там прижал моего остроумного друга Фаворина к стене. Твоя Александрия нравится мне, Титиан, но все-таки ее нельзя назвать таким же великим городом, как Рим. Здесь люди еще не отучились удивляться. Они все еще впадают в изумление. Когда я выехал на прогулку
Говорят, твои скороходы с розами в волосах и крылышками на плечах летели перед тобою в качестве купидонов.
В честь александриек.
Как в Риме в честь римлянок, а в Афинах в честь аттических женщин, прервала его Бальбилла.
Скороходы претора мчатся быстрее парфянских скакунов, воскликнул постельничий императрицы. Он назвал их именами ветров.
Чего они вполне заслуживают, добавил Вер. А теперь пойдем, Титиан.
Он крепко и по-дружески взял под руку префекта, с которым был в родстве, и прошептал ему на ухо, пока они вместе приближались к Сабине:
Для пользы императора я заставлю ее ждать.
Софист Фаворин, разговаривавший в другой части залы с астрономом Птолемеем, грамматиком Аполлонием и философом-поэтом Панкратом, посмотрел им вслед и сказал:
Прекрасная пара. Один олицетворение всеми почитаемого Рима, властителя вселенной, а другой с наружностью Гермеса
Другой, перебил софиста грамматик строгим и негодующим тоном, другой образец наглости, сумасбродной роскоши и позорной испорченности столичного города. Этот беспутный любимец женщин
Я не думаю защищать его манеру обхождения, перебил Фаворин звучным голосом и с таким изяществом греческого произношения, что оно очаровало даже самого грамматика. Его поведение, его образ жизни позорны, но ты должен согласиться со мною, что его личность запечатлена чарующей прелестью эллинской красоты, что хариты облобызали его при рождении и что он, осуждаемый строгой моралью, заслуживает похвалы и венков со стороны приветливых поклонников прекрасного.