Сегодня
Меня не интересуют памятники. Я не совсем турист. Несмотря на разделяющее нас расстояние, что-то, чего я не понимаю, связывает меня с этим городом. Странное чувство смесь вины и подозрительности или, быть может, любовного разочарования. Я иду пешком или еду на автобусе, инстинктивно перемещаясь в южную часть города, в квартал, который отлично знаю по рассказам. Названия улиц, бульваров, проспектов, больших и совсем крошечных площадей я наизусть помню с детства от матери. Каждый раз, вспоминая Париж, она повторяла:
УЛИЦА ФАЛЬГЬЕРУЛИЦА ДОКТОР-РУ
УЛИЦА ВОЛОНТЁР
УЛИЦА ВИЖЕ-ЛЕБРЕН
УЛИЦА КОТАНТЕН
УЛИЦА АРМОРИК
УЛИЦА ВОЖИРАР
АВЕНЮ ДЮ МЭН
БУЛЬВАР МОНПАРНАС
И еще:
УЛИЦА АНТРЕПРЕНЁРУЛИЦА ЛУРМЕЛЬ
УЛИЦА КОММЕРС
НОТР-ДАМ-ДЮ-ПЕРПЕТЮЭЛЬ-СЕКУР
Сегодня оно называется Платформа.
Расположенная на возвышении пустынная площадка, подметаемая ветром; на ней играют несколько ребятишек. Она окружена высокими зданиями шестнадцатиэтажными башнями в таком ужасном состоянии, что вначале я подумал даже: их скоро снесут. Потом увидел белье, сохнущее на балконах, спутниковые «тарелки», занавески на окнах. Пылающую герань в цветочных ящиках.
Пустыня, тревожная no man's land . Здания тут присвоили себе диковинные, важные имена и потому кажутся декорацией какого-нибудь фантастического фильма: Островок Орион, Башня Кассиопея, Бетельгейзе, Космос, Омега, Башня Туманностей, Башня Отражений, когда-то небесные объекты называли в честь греческих, индийских, скандинавских богов. Строившие Платформу архитекторы создавали свою вселенную они явились из иных миров, их похищали инопланетяне или они просто чересчур увлекались кино.
Я иду по Платформе, кое-где асфальт растрескался. Ни клочка тени; свет, отражающийся от цемента и стен домов, режет глаза. Меня сразу же догоняют мальчишки, шум их голосов напоминает эхо. Один из них я успел услышать, как его зовут Хаким, приближается: «Что ищете?» Провоцирующий, агрессивный тон. Для них эта пустынная площадка, эти башни место, где можно играть и переживать приключения. Здесь, под их ногами, пятьдесят лет назад случилось то страшное событие, которое сейчас невозможно себе представить и потому нельзя простить. Может быть, среди рядов кресел так же звенели детские голоса: они смеялись, спорили, и то же самое эхо отражалось от замкнутой стены велодрома, поднимаясь вверх: обрывки сетований и женских споров. С фасадов зданий на Платформу падают куски бетона. Башня Отражений отделана бирюзовой керамической плиткой. Орион синий, как ночь. Космос перегорожен длинными балконами, украшенными колесом, в котором расположился крест, напоминающий древнеегипетский анх; когда-то он, видимо, был покрыт позолотой. Все они пирамиды нашего времени, столь же помпезные и никчемные, как и их славные предки, только менее прочные. Над всем кварталом возвышается похожая на минарет башня-цилиндр; глядя на нее, я прикидываю, что она должна находиться как раз в центре арены Вель-д'Ив.
По краю Платформы, минуя заброшенный китайский ресторан, спускаются полуразрушенные лестницы Береники (еще одно странное название); по ним я возвращаюсь в город. Теперь я брожу у подножия Платформы среди тихих улочек, гаражей, вереницы подозрительно пустых офисов. Улица Катр-Фрер-Пеньо, улица Линуа, улица Инженера Робера Келлера. Где находились скамьи? А дверь, через которую должна была пройти Леонора вместе со всеми остальными узниками, когда их высадили из полицейских фургонов? Кто их ждал здесь? Кто-то, зачитывавший списки, словно приглашая всех на праздник? Или их просто оставили стоять внутри гигантского амфитеатра, под палящими лучами солнца будто соревнования должны вот-вот начаться? Вероятно, она пыталась найти в толпе знакомое лицо, место, где можно присесть, краешек тени, возможно туалет. Наверное, она вдруг поняла, что ловушка захлопнулась и в ней оказались все эти мужчины, женщины, дети; поняла, что они здесь не на час или два, даже не на день, а навсегда; что выхода нет, как не осталось и надежды
Я толкаю дверь Музея фотографии, расположенного рядом с синагогой. Внутренний голос подсказывает мне, что высокая белая труба в центре Платформы это она и есть. Не то чтобы я слишком интересовался культовыми сооружениями. Здесь всё иначе. Лица с фотографий проникают в меня, заглядывают почти в самое сердце, остаются в памяти. Безымянные, не имеющие ко мне никакого отношения, похожие на те, которые я представлял себе, читая в архиве на улице Удино списки рабов, проданных в Нанте, Бордо, Марселе:
МАРИОН, КАФРЯНКА ИЛЬ-ДЕ-ФРАНС. КУМБО, КАФРЯНКА ИЛЬ-ДЕ-ФРАНС. РАГАМ, МАЛАБАРЕЦ ПОНДИЧЕРРИ. РАНАВАЛЬ, МАЛЬГАШ АНТОНЖИЛЬ. ТОМА, МУЛАТ БУРБОН.
Дети, выстроившиеся вдоль дорожек стадиона, на заднем плане взрослые. Снимки из Дранси: фигуры у подножия высоких прямоугольных зданий, так похожих на новые гетто Сартрувиля, Рюэля, Ле-Ренси. В теплых, не по погоде, пальто, на голове у детей береты. У одного из них на переднем плане шестиконечная звезда на груди. Они улыбаются в объектив, будто позируют для семейного портрета. И еще не знают, что скоро умрут.