Пушинки-то с семечком. Куда ни упадем корни пустим Генка с хрустом потянулся. И вы-рас-тем!
На камни может семечко упасть, напомнила Юлечка.
Натка молчала, как обычно, с невозмутимостью, застыв в отдыхающей позе вся тяжесть литого тела покоится на одной ноге, рука брошена на бедро. Она лениво пошевелилась, лениво произнесла:
Летать. Мыкаться. Лучше ждать.
Вера вздохнула:
Тебе, Наточка, долго ждать не придется. Ты, как светлый фонарь, издалека видна, к тебе счастье само прилетит.
Какие мы все разные! удивилась Юлечка.
Сократ неожиданно с силой ударил по струнам, заголосил:
За что вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват! Праздник у нас или панихида, фратеры?
И то и другое, ответил Игорь. Погребаем прошлое.
Вера Жерих снова шумно вздохнула:
Скоро разлетимся. Знали друг друга до донышка, сроднились и вдруг
А до донышка ли мы знали друг друга? усомнился Игорь.
Ты что? удивилась Вера. Десять лет вместе и не до донышка.
Ты все знаешь, что я о тебе думаю?
Неужели плохое? Обо мне? Ты что?
А тебе не случалось обо мне плохо подумать? Десять же лет вместе.
Не случалось. Я ни о ком плохо
Завидую твоей святости, мадонна. Генка, ты мне друг, я всегда был хорош для тебя?
Генка на секунду задумался:
Не всегда.
То-то и оно. В минуты жизни трудные чего не случается.
В минуты трудные А они были у нас?
Верно! Даже трудных минут не было, а мысли бывали всякие.
Юлечка встрепетнулась:
Ребята! Девочки! Я очень, очень хочу знать Я чувствовала, что вы все меня Да, не любили в классе Говорите прямо, прошу. И не надо жалеть и не стесняйтесь.
Глаза просящие, руки нервно мнут подол платья.
Генка сказал:
А что, друзья мы или нет? Давайте расстанемся, чтоб ничего не было скрытого.
Не выйдет, заявил Игорь.
Не выйдет, не додружили до откровенности?
А если откровенность не понравится?
Ну, тогда грош цена нашей дружбе.
Я, может, не захочу говорить, что думаю. Например, о тебе, бросила Генке Натка.
Что же, неволить нельзя.
Кто не захочет говорить, тот должен встать и уйти! объявила Юлечка.
Об ушедших говорить не станем. Только в лицо! предупредил Генка.
А мне лично до лампочки, капайте на меня, умывайте, только на зуб не пробуйте. Сократ Онучин провел пятерней по струнам. Пи-ре-жи-ву!
Мне не до лампочки! резко бросила Юлечка.
Мне, пожалуй, тоже, признался Игорь.
И мне произнесла тихо Вера.
А я переживу и прощу, если скажете обо мне плохое, сообщил Генка.
Прощать придется всем.
Я остаюсь, решила Натка.
Будешь говорить все до донышка и открытым текстом.
Не учи меня, Геночка, как жить.
С кого начнем? Кого первого на суд?
С меня! с вызовом предложила Юлечка.
Давайте с Веры. Ты, Верка, паинька, с тебя легче взять разгон, посоветовал Игорь.
Ой, я боюсь первой!
Можно с меня, вызвался Генка.
Фратеры! завопил плачуще Сократ. Мы же собрание открываем. Надоели и в школе собрания!
Эх, дайте собакам мяса,
Авось они подерутся!
Дайте похмельным кваса,
Авось они перебьются!
Заткнись! Ничего не таить, ребята! Всем нараспашку!
Собрание же, фратеры, с персональными делами! Это надолго! Вся ночь без веселья!
Генка встал перед скамьей:
Господа присяжные заседатели, прошу занять свои места!
Генка нисколько не сомневался в себе в школе его все любили, перед друзьями он свят и чист, пусть Натка услышит, что о нем думают.
7
Вы против школы поднялись, Ольга Олеговна, а с меня начали. Не случайно, да, да, понимаю. И правы, трижды правы вы: та школа, которой вы так недовольны сейчас, та школа и я одно целое. Всю школу, какая есть, вам крест-накрест перечеркнуть не удастся, а меня Меня, похоже, не так уж и трудно
Ольга Олеговна не перебивала и не шевелилась, сидела в углу, подавшись вперед, глазницы до краев залиты тенями. И шелестящий голос Зои Владимировны:
Вы, наверно, помните Сенечку Лукина. Как не помнить намозолил всем глаза, в каждом классе по два года отсиживал и всегда норовил на третий остаться. Только о нем и говорили, познаменитей Судёнцевой была фигура. Как я тащила этого Сенечку! За уши, за уши к книгам, к тетрадям, по два часа после уроков каждый день с ним. Подсчитать бы, какой кусок жизни Сенечка у меня вырвал. И сердилась на него и жалела Да, да, жалела: как, думаю, такой бестолковый жизнь проживет? Двух слов не свяжет, трех слов без ошибки, не напишет, страницу прочитает пОтом обольётся от натуги. Не закон бы о всеобщем обучении, выпихнули бы Сенечку из школы на улицу, а так с натугой большой вытянули до восьмого класса. И вот недавно встретила его Узнал, как не узнать, улыбается от уха до уха, золотой зуб показывает, разговор завел: «Чтой-то у вас, Зоя Владимировна, пальтецо немодно, извиняюсь, сколько в месяц заколачиваете? Я ныне на тракторе, выходит, вдвое больше вас огребаю мотоцикл имею, хочу дом построить» Он же радовался, радовался, что не такой, как я! И правда, мне завидовать нечего. По шестнадцать часов в сутки работала год за годом, десятилетие за десятилетием, а что получила? Болезни да усталость. Ох как я устала! Нет достатка, нет покоя. И уважения тоже Почтенная учительница, окруженная на старости лет любовью учеников только в кино бывает. Но, думалось, есть одно, чего отнять нельзя никакой силой, никому! вера, что не зря жизнь прожила, пользу людям принесла, и немалую! Как-никак тысячи учеников прошли через мои руки, разума набрались. Считают, для человека самое страшное быть убитым. Но убийцы-то могут отнять только те дни, которые еще предстоит прожить, а прожитых дней и лет никак не отнимут, бессильны. Но вы, Ольга Олеговна, все прошлое у меня убить собираетесь, на всем крест ставите!