Потянулись другие, с соседних коек, плотно обсели. Егор Петухов, провожая глазами карты, сердито сводил губы:
По гривеннику, по гривеннику глядишь, и вылетит в красный рублик. Век за эти карты не брался.
И не берись, поддакнул Бушуев. Игра скупых не любит.
Часам к десяти «простучали» последний «банк». Подсчитали: Лешка выиграл двадцать рублей. Иван Ступнин и остальные проиграли и выиграли по мелочи. Бушуев расплачивался.
Фарт великое дело, браточки. Заглянув в лицо Лешке своими прозрачными глазами, с чуть приметной насмешечкой добавил: Только за мной, мой мальчик, не гонись могу до косточек обглодать. Видишь?
Он показал Лешке карту. Тот, смущенный тем, что пришлось взять у Бушуева деньги, еще не остывший от удачи,
подавленно кивнул головой: «Вижу».
Запомнил карту? Хорошо запомнил? Учти, я в нее не заглядывал. Клади ее в колоду. Тасуй! Да шибче, душечка. Эк у тебя руки что грабли, Перетасовал? Подсними. Еще раз подсними А теперь давай всю колоду сюда.
Небольшие, ловкие, с плоскими белыми ногтями, со свежими ссадинами, полученными во время окатки, руки Бушуева быстро перебирали карты, один глаз насмешливо прищурился.
Эта?
У Лешки удивленно отвалилась челюсть.
Эт-та.
Все кругом, ухмыляясь, закачали головами.
Мастак
То-то, закончил Бушуев, я карты наскрозь вижу. Со мной не садись.
11
Ставки были маленькие, копеечное счастье приходило то к одному, то к другому. Снова заметно везло Лешке. Он сорвал банк. Егор Петухов крякнул:
Бывают же такие везучие!
Иван Ступнин вздыхал:
Перипетия Ну-коcь, кто по гривенничку, а я на все стукну. Удача небось рисковых любит.
Мало помалу игра стала расти, на смятом одеяле зашуршали не только рублевки, а десятки, четвертные, даже сотни.
Выигрывал Лешка, выигрывал Иван Ступнин. Бушуев спокойно вынимал из кармана деньги, небрежно бросал.
Это что! Разве ж игра? Помню, деточки, по десяти тысяч в банке стояло.
Начали подсаживаться и другие. На днях выдали зарплату, все были при деньгах, каждый считал, что можно позволить себе удовольствие проиграть или выиграть по мелочи.
Один только Егор Петухов, поджав скопчески губы, следил за картами, провожал глазами руки, прячущие деньги в карманы, осуждающе качал головой, но от играющих не отходил. Никто не обращал на него внимания.
После того как распаренно-красный, торжествующий Иван Ступнин наложил свою широкую лапу на банк, Егор подтолкнул в бок Лешку:
Ну-ко, подвинься. У меня ноги не железные.
Уж не сыграть ли хочешь? спросил Бушуев.
А что, я хуже тебя?
Прогоришь. Карты скупых не любят.
Еще долго Егор не решался, сидел, смотрел, поджимал губы, наконец не выдержал.
Подбрось, что ли, и мне карту.
Но Бушуев, показывая щербатинку в зубах, насмешливо оскалился в лицо.
Положь на кон шкурку.
Егор вскипел.
Шпана безродная! Не доверяет! Уж кому бы не верить, то тебе.
Зачем лезешь, коль не веришь?
Дай карту! Побогаче тебя, урка приблудная, расплачусь, коль проиграю.
Деньги на кон или катись!
У-у, висельник! Плевал я на твою игру. Тьфу!
Егор поднялся, прошел на свою койку, лег.
Ты зря человека обижаешь, упрекнул Бушуева Иван Ступнин. У нас промеж собой пакости не водится. Проиграет отдаст.
Отдаст? Я, браток, знаю таких живодеров. Удавится. Достается им, когда попадают в холодные места. Требуху-то быстро из них вышибают.
Я б твою требуху пощупал, да рук пачкать не хочется, проворчал Егор, не поднимая головы.
Иль схлестнемся? У тебя же кулаки пудовые, чего робеешь?
Хватит вам, дети малые! Ты глянь, нe перебрал ли? Четвертую карту тянешь.
Перебрал, долбани его петух в зад
Шла игра, раздавались голоса, то сдержанно-выжидающие, то настороженные, то удивленные. Шла игра, доносился шелест денег. Егор слез с койки, вытащил свой чемодан, отпер замок.
Расправив плечи, с выражением какого-то кислого пренебрежения на лице, подошел к играющим.
Вот, приблудный, не лист с веника деньги. Дай карту.
Бушу ев хохотнул:
Вот так отломил! Сколько же ты на этот пятерик червончиков собрать хочешь?
Поскалься, у меня, поскалься! Сколько хочу, столько и выкладываю. Давай карту.
На всю бумажку?
Рубь ставлю.
Не мельчись, все равно прогоришь.
Рубль ставлю, со злым упрямством повторил Егор.
Эх, расчетлива девка, да принесла в подоле.
Бушуев принялся ловко раздавать карты.
Карта, брошенная Егору, утонула в его красной, с обломанными ногтями ручище, глаза остро уставились в ладонь, губы свело, казалось вот-вот Егор изумленно свистнет. Бушуев с издевочкой щурил свои порочно-чистые глаза, показывал щербатину в плотных зубах.
Как только Егор сел, игра сразу же изменилась. До сих пор шутили, перекидывались незначительными замечаниями, похохатывали, проигрывали легко, чувствовалось,
что, несмотря на поднявшиеся ставки, играют для удовольствия. С появлением Егора ставки не возросли, а, наоборот, уменьшились, но шутки как-то сразу увяли, все вдруг стали серьезны, на скомканные деньги глядели не прямо, а как-то стыдливо, искоса.
Бушуев все еще ухмылялся, но нет-нет да прикусывал нижнюю губу, и тогда на худощавом, вытянутом, с плоским подбородком лице появлялось что-то стремительное, острое, напоминающее выражение кошки перед прыжком на воробья.