Я топор возьму, весло и спички,- возбужденно кричит Санча.- Топор новый, вострый!
Я котелок возьму. Более мне нечего,- солидно заканчивает Петча.- Соли еще возьму и ружье.
Санчу неудержимо, как магнитом, тянет к кустам, за которыми сели утки.
Уток не видал. Подожди, сговоримся!
Вы со мной к стружку не ходите,- лукаво бегая глазами, говорит Гринча,- я один его угоню за деревню. Ждите поутру.
Молодец, буржуй! Смотри, без пороха лучше не являйся!
Только недолго будем ездить. А то тятька бить будет!
К вечеру вернемся,- подмигнув Санче, говорит Петча.
Гринча, озабоченный предстоящей работой со стругом, удаляется.
Заговорщики, оставшись вдвоем, составляют план похода, потом рассматривают ружья друг у друга.
Тяжолое твое, однако?- взвешивая на руке Петчину турку, говорит Санча.
Десять фунтов, в аккурат! Капсюль смялся, новый надо.
Санча с завистью рассматривает ружье, перевязанное проволокой; серебряная красивая насечка украшает щёки и ствол.
Дай я заряжу своим порохом, попробую,- просит Санча, но, видя каменное лицо товарища, добавляет:- поди сто лет ему!
У поселенца тятька купил. Ссыльные тут были,- с гордостью говорит Петча.- Против царя они шли
2
сухим полем. Темным извивом убегает берег в утреннюю даль. Зеленой шелковой лентой лежит вода, сбежавшая к краям, где зимний, вросший в землю лед крепко держится за берег. Ночью был мороз; прошлогодняя трава серебрится инеем. Солнце пригревает лицо.
А Гринчи, буржуя, все не видать,-начинает беспокоиться Петча,- либо отец увидал, как он струг тащил! А как паче мачеха узнает, на цепь привяжет, язви ее!
Он и без мачехи в штаны напустит- презрительно отзывается Санча.
Возле ребят, притаившихся за кустом серого тальника у часовни, лежат весло, ружья, топор, котелок и две сумки.
А если лед поломает?- приходит в голову Петче.
Не может этого быть! Воды мало совсем,- торопится рассеять сомнения шустрый Санча.- Неделю простоит. Только вчера лед подняло.- Он вдруг вскакивает.- Плывет. Гринча, шестом пихается!
Из-за поворота показывается острый нос струга; появляется Гринча, пригнувшийся под тальником. Хватаясь за ветви, он пристает к берегу. С испуганным лицом шепчет:
Никто не видал. Тятька на паскотину коней повел. Мамка коров погнала. Всё привез!- указывает он на мешок.
Айда, ребята, а то увидят - окоротят!
Ребята бросаются в лодку. Она, как щепка, дрожит, колеблется, чуть не черпает бортами. На берегу жалобно скулит Полкан, просится в лодку. Его долго не могут усадить, наконец трогаются.
Сверкая мокрыми лопастями, движется стружек меж крутым берегом и белым льдом. В пути встречаются пенистые ручьи, стремительно несущие мутные воды в реку. Они далеко размыли и поломали матёрый лед. Он всплыл бесформенными огромными кусками, обсосанными водой. В небе курлычат журавли, длинными острыми косяками режут голубое пространство. Гусиный караван, вдруг изломав полет, волнуется, гогочет, дробится и снижается, но по сигналу вожака, вдруг строится в колонну и тонет в синеве.
Хотели жировать опуститься,- замечает Петча, внимательно наблюдая небо.
А видал, как они меняются местами?- говорит Санча.- Передний взад становится, а какой вторым летел, вперед идет. Передним, выходит, тяжелее лететь. Он воздух, а тоже твердый. Клином берут, как в дерево.
Гринча сидит, ухватившись за борта. Глаза его то испуганно косятся на шумные волны ручьев, то восторженно поднимаются к небу.
И сколько этой птицы на свете!- шепчет он.
Красный Яр придвигается, становится близким. На его вершине отчетливо виднеется шершавая щётка-лес. По отвесной темноржавой стене, поднятой из реки, падают ручьи, сверкая темными серебряными нитями.
Версты четыре осталось!
Ну-ка, ссади меня,- вдруг шепчет Санча, втянув голову в плечи,- стой, не греби! Лебеди -
Где?- застывают Петча с Гринчей.
По направлению протянутой руки устремляются три пары загоревшихся глаз. На водяной ленте, в тени крутого темного берега виднеются два лебедя. Они вытянули длинные шеи и расплываются в стороны, повернувшись друг к другу легким пышным задом.
Как снег, белые,- шепчет Гринча.
Ссади меня на берег!- хватаясь за ружье, умоляет Санча.
Лебедя нельзя стрелять грех,- просит Гринча,- они святые. Коли одного убьешь, другой вознесется под самое небо, сложит крылья и грохнется о землю грудью.
Петча смеется, Санча шепчет:
Всякая птица одинаковая: не грешная, не святая. Чаль к берегу, Петча!
Но уже встревоженные белые птицы, размахнув широкие крылья, с шумом бороздят тихую заберегу. Медленно отделившись от воды, они несутся над рекой, взмывают
над Яром и тонут в сверкающем небе.
Встревоженные путешественниками, небольшие стаи уток поднимаются из-за кустов. Возбужденный Петча гребет быстрее, рассыпая брызги. Близкий берег с кустами несется мимо. Скоро Санча кричит:
Приехали! Вот зимовье на берегу! Ночевать можно!
До Яра еще версту ехать!
Зачем нам Яр? Тут самый бой уток. Чаль!
Ребята тащат стружек со всем своим имуществом к зимовью. В избушке сыро и холодно, словно в леднике. Располагаются наружи. Петча стружит топором сухое полено для костра, Санча городит таганец из двух рогаток, Гринча тащит в чайнике воду.