Неожиданно до нас долетают звуки баяна. Идем на эти звуки.
Кто играет?
Комиссар товарищ Ганиев. Он всегда так утром
Подойти к Ганиеву невозможно. Окоп забит бойцами. Но лица их не так мрачны, как у тех, что попадались нам в начале пути.
Великая штука баян, говорит Калядин. Ганиев кладезь всевозможных добродетелей политработника. Кроме обычных, две уникальные: играет на баяне и знает татарский язык.
Знание родного языка трудно считать добродетелью, возражаю я.
Это верно, согласился Калядин. Я к тому сказал о татарском языке, что не хватает у нас политработников, которые могут дельно поговорить с бойцами башкирами, татарами, азербайджанцами, узбеками на их родном языке.
После завтрака гитлеровцы со свойственной им педантичностью начали артподготовку. Мы сидели на наблюдательном пункте Рогачевского. Снаряды подбирались все ближе. Стереотрубу пришлось снять. Когда ее поставили вновь, Рогачевский поманил меня. Я приник к окулярам. На северной опушке рощи разгружались машины. Немецкая пехота накапливалась для атаки. Одни машины уходили, новые выезжали на опушку.
От стереотрубы было трудно оторваться.
Не пора ли? Рогачевский посмотрел на единственного среди нас человека в ушанке полкового комиссара Жукова.
Не случайно на полкового комиссара поглядывали в это утро все находившиеся на наблюдательном пункте.
В самом деле, Жуков, не пора ли? присоединился я к Рогачевскому. Уважь по старой дружбе, ведь мы с тобой десять лет тому назад вместе на курсах обучались.
Жуков рассмеялся.
Чего не сделаешь для старого друга. И он открыл зеленый ящик, покрутил ручку, поднял трубку, и сразу земля задрожала. Гул вырвался из недр ее, поднялся в небо, и оно вспыхнуло огненными полосами от горизонта до горизонта. Гул перерос в грохот, несущийся с южного берега Уд, с опушки, на которой разгружались немецкие грузовики
Недавно к нам в армию прибыла группа PC восемь установок. Мы уже наслышались былей и небылиц о сказочной «катюше». Но убедиться самим не приходилось «катюши» были без снарядов. Лишь пару дней назад получили несколько снарядов, которые мы и обрушили теперь на скопление пехоты противника. После этих залпов ни в тот, ни в последующие дни немцы уже не наступали на Харьков с юга. Остатки двух разбежавшихся полков, по-видимому, разнесли молву о «черной смерти», что караулит здесь каждого, кто только сунется.
А «катюши», укрытые брезентом, сделав свое дело, ушли. У них не было больше боеприпасов. Они не могли помочь истекающим кровью полкам Меркулова, защищавшим северо-западную окраину города. И противник ворвался в Харьков с севера. Начались бои за дома, улицы, площади. Гранаты и пули летели из окон, с балконов, из-за углов. Разбрасывали огненные струи ранцевые огнеметы.
Ефрейтор Назаров с ручным пулеметом залег за подбитым немецким танком. Едва гитлеровцы поднимались в атаку, он нажимал на спусковой крючок. Поди возьми его. А когда в магазинах не осталось ни одного патрона, залез в танк. Отодвинув убитого танкиста в черной пилотке, он стал вести огонь из пулемета. И опять к нему не подступишься.
Истекало время, намеченное имперским штабом для покорения России, для выхода к Волге, а фашистские полчища все еще топтались в Харькове. Западная часть города по Лопань в руках гитлеровцев, в восточной шли ожесточенные бои
Харьков был оставлен нами по приказу Ставки. Измотанные в неравных сражениях, наши части откатывались к Северскому Донцу. Однако и после ухода Красной Армии Харьков не стал мирным городом. Действовали группы диверсантов и разведчиков.
В начале ноября разведчики, выполнив задания, стали возвращаться в армию. От них мы узнавали много интересных подробностей. Однажды мне рассказали о пожилой работнице с Харьковского тракторного завода, той, которая не захотела эвакуироваться и пообещала «сделать свое дело» в родном Харькове (никогда не прощу себе, что не записал
ее фамилию). Когда немецкие части проходили по Холодной Горе, она приоткрыла калитку своего дома, уперла приклад автомата в живот и отпустила указательный палец лишь после того, как диск ППШ совершенно опустел. Гитлеровцы растерзали эту женщину, и труп ее был выставлен на балконе с устрашающей надписью: «Так будет с каждым, кто поднимет руку на немецкого солдата». Но руку поднимали. Не прекращались убийства фашистских офицеров, диверсии на дорогах. Вместе с одной из групп разведчиков вырвался из Харькова летчик Герой Советского Союза Николай Соболев. Ему и многим другим попавшим в плен товарищам спасли жизнь врач Полина Кузьминична Давиденко и фельдшерицы Н. П. Протопопова и А. В. Поддубная. Женщины наладили «конвейер». Помогали пленным и заключенным бежать из лагеря, укрывали беглецов в городе, а потом на подводах с сеном отправляли через линию фронта. Гестапо неистовствовало. На фонарях и балконах Сумской улицы были повешены десятки харьковчан.
Мы старались поддержать моральный дух населения всем, чем могли. По утрам на крышах домов, на тротуарах, во дворах люди неизменно находили сброшенные с самолетов листовки: «Бейте оккупантов, не давайте им покоя! Мы с вами, мы к вам вернемся, дорогие братья!». Под каждой листовкой, обращенном к жителям города, стояли две подписи обкома партии и Военного совета нашей 38-й армии