поймешь, где свои, где чужие. Только хрип, ругань, неожиданно громкие пистолетные выстрелы
Потом тишина, и все как было утром: мы на левом берегу реки Уды, немцы на правом. Тишина до восемнадцати часов. К этому времени тучи из синих стали серыми. Дождь кончился. Из-за туч вынырнули над передним краем нашей обороны немецкие бомбардировщики. Зенитный дивизион майора Калиновича, утром стрелявший по танкам, поднял стволы к небу. Легкой тенью пронеслись над рекой наши истребители.
Севернее Харькова, в Дергачах, стоял резервный полк. Здесь же размещались курсы лейтенантов и курсы политруков. Людей было немало, но подразделения и части испытывали острую нехватку боеприпасов и не могли поэтому эффективно использовать боевую технику. Сейчас даже странно вспоминать тот «голод» на боеприпасы. А все объяснялось очень просто: огромныеоружейные склады находились вблизи границы, и многие из них эвакуировать не удалось. Некоторые же предприятия, производившие боевую технику и боеприпасы, эвакуировались на восток и еще не развернули производство на новом месте. Все это создавало трудности в ведении боевых операций.
У Дергачей, в междуречье Уды и Лопани, гитлеровцы нанесли свой очередной танковый удар. С севера, в обход нашей основной обороне, они хотели ворваться в Харьков. Об этой атаке мы узнали от секретаря обкома партии А. А. Епишева. Он сообщил, что фашистские танки продвигаются на Дергачи.
Достоверно? Не паника? спросил командующий армией.
Абсолютно достоверно, сообщили из райкома.
Ваш черед, обратился Цыганов к подполковнику Бунтману.
Немецкие танки быстро, не встречая сопротивления, двигались нам во фланг. И вдруг сами получили фланговый удар.
Бригада Бунтмана, развернувшись, из-за леса ринулась в контратаку. Тяжелый батальон, который вел комиссар Галкин, навалился на транспортеры с пехотой и артиллерию, не дал противнику даже отцепить орудия от тягачей. Танки разбивали машины, сбрасывали их в реку, а бегущую пехоту расстреливали из пулеметов. Тем временем подошло два батальона, брошенные на север Меркуловым. Немецкая фланговая атака была сорвана. Но и бригада Бунтмана потеряла немало машин.
Ночью мы с Колядиным поехали в дивизию Рогачевского, державшую оборону южнее Харькова, по левому берегу реки Уды. Здесь также попытка немцев ворваться в город сорвалась. В этих боях особенно отличился лейтенант Романюк. Еще накануне боя он пробрался с группой бойцов в тыл противника и поджег автомашины.
Где сейчас Романюк? поинтересовались мы.
В госпитале. Тяжело ранен Пуля в живот попала.
Ты про Салтыкова расскажи, напомнил Рогачевскому комиссар дивизии Ганиев.
Теперь он капитан, батальоном командует. Но все время его в немецкий тыл тянет. Сегодня гитлеровцы нащупали стык между нашей дивизией и соседней. Пока подтягивали пехоту, Салтыков с двумя ротами переправился на тот берег, вышел к огневым позициям немцев. Забросали их гранатами и на ура взяли. А потом из немецких пушек да по немцам.
После беседы направились с Ганиевым в полк, где комиссаром был опытный политработник Попов. Попова находим в батальоне, отведенном во второй эшелон. В просторной хате полно бойцов. У стола, рассчитанного на большую крестьянскуюсемью, несколько солдат и комиссар полка. Наше появление смутило бойцов. Беседа возобновляется не сразу. Немолодой солдат в накинутой на плечи шинели, затягиваясь самокруткой, не спеша цедит сквозь желтые, прокуренные зубы:
В армии никогда не служил. Был освобожден по болезни, белобилетником считался. А сейчас раз такое дело, сам пошел. Только чудно мне в армии. Взять товарища комиссара нашего.
Попов недоуменно смотрит на солдата.
Он, комиссар-то, мне начальник, а по годам в сыновья годится. Я иных начальников так прикидываю: взял бы в сыновья или нет. Вот комиссара нашего взял бы. Смелый
Попов покраснел, а боец как ни в чем не бывало продолжал:
Я ведь правду говорю. Расчета у меня на лесть или какую хитрость нет. Был я солдат и солдатом останусь. Ну, может, к концу войны в ефрейторы выйду на потеху внукам Но не за одну смелость комиссара в сыны взял бы. Разные смельчаки бывают За душевность
И вдруг без всякого перехода:
Слушай, комиссар, приезжай после войны к нам в Орловскую. Председателем колхоза будешь, а то наш не очень головаст. Захочешь, в семью свою приму
Не пришлось старшему политруку Георгию Попову приехать на Орловщину. Я знаю его лишь по этой короткой встрече, по рассказу старого солдата и по песне, которую сложил сержант Егор Гуров в память о погибшем под Харьковом комиссаре:
Ночевали в доме, где раньше помещалось какое-то учреждение. Столы с залитой чернилами канцелярской бумагой послужили нам ложем. В таких случаях за подушку у меня была стертая кожаная тужурка, которую надо так свернуть, чтобы к щеке приходился бархатный воротник.
Наутро меня и Калядина разбудил холод, пробирающий до костей. Грязь затвердела и теперь слегка похрустывала под ногами. Туманно, дымно, зябко. Утро начиналось спокойно. Только издалека доносились редкие разрывы. Навстречу нам в ходах сообщения движутся поеживающиеся от холода, с темными лицами бойцы. Они жмутся к стенкам окопов, уступая дорогу, поднимают к пилоткам метущиеся руки.