Они взяли у меня пакет, и я отвернулся в сторону, потому что меня одолели эмоции. Я не хотел, чтобы другие видели их у меня, чтобы они знали, что я, главный лама группы, подвержен таким чувствам. К счастью, они ничего не заметили, потому что тоже были взволнованы. Ведь за это время между нами завязалась искренняя дружба, невзирая на все различия в нашем статусе, что в Тибете значит немало. Им было грустно проедаться со мной, ибо не хотелось оставлять меня одного в этом чужом нам всем мире, который они в глубине души ненавидели, возвращаясь в любимую Лхасу.
Некоторое время мы прогуливались между деревьями, рассматривая цветы на полянах, слушая голоса птиц, поющих на ветвях деревьев, и глядя на сверкающие облака среди небесной лазури. А затем пришло время расставания. Мы вместе вернулись в старый китайский ламаистский монастырь, утопающий в зелени деревьев на холме, который возвышался над Чунцином и рекой. Нам нечего было сказать друг другу, когда наше совместное пребывание подошло к концу. Мы чувствовали грусть и неловкость, направляясь в конюшню, где мои спутники неспешно оседлали лошадей. Они вывели за уздечку и мою лошадь,
моего верного друга в пути, которая теперь счастливое существо! отправлялась обратно в Лхасу.
Мы обменялись еще несколькими словами, а затем они сели верхом на своих лошадей и двинулись в сторону Тибета, оставив меня стоять и смотреть им вслед. Они становились все меньше и меньше, пока не скрылись из виду за поворотом дороги. Топот лошадиных копыт затих в тишине. Небольшое облачко пыли на далеком повороте дороги развеялось. Я стоял, вспоминая прошлое и с ужасом вглядываясь в будущее. Не знаю, сколько я простоял в безмолвном забытьи, пока приятный голос не прервал мои мрачные воспоминания.
Достопочтенный лама, не забывайте, что в Китае живут люди, которые станут вашими друзьями. К вашим услугам, достопочтенный лама из Тибета, один из студентов медицинского колледжа в Чунцине.
Я медленно оглянулся и заметил рядом с собой приятного молодого монаха-китайца. Мне показалось, что он немножко волновался. Ведь он не знал, как я, настоятель и высокопоставленный лама, отнесусь к нему, простому китайскому монаху. Но я был рад с ним познакомиться. Оказалось, что это Хуанг, человек, который впоследствии дал мне повод гордиться нашей дружбой. Мы вскоре близко познакомились, и мне было очень приятно, что он также является студентом, который приступает к занятиям завтра, как и я. Ему тоже предстояло познакомиться с этими загадочными предметами электричеством и магнетизмом. Оказалось, что он обучается по той же программе, что и я, и поэтому нам было суждено много работать вместе.
Мы повернулись и направились к монастырю. Когда мы проходили через монастырские ворота, к нам подошел еще один китайский монах.
Нам нужно явиться в колледж, сказал он, для того, чтобы зарегистрироваться.
О, я уже сделал это, ответил я. Я зарегистрировался еще вчера.
Это так, достопочтенный лама, сказал он. Однако тогда вы записались не в список студентов, а в список братства, ведь в колледже мы все становимся братьями, подобно студентам американских университетов.
Вместе мы снова вышли на дорожку, ведущую от монастыря в сторону главного пути, который пролегает между Чунцином и Киалингом. Эта дорожка проходила через рощу, где росло много самых разнообразных цветов. В обществе этих молодых людей моего возраста поход в город не показался мне долгим и скучным. Вскоре мы уже снова были возле зданий, которым было суждено стать нашим дневным домом. Мы вошли внутрь. Молодой служащий в голубой ситцевой рубашке был очень рад нас видеть.
О, я так рад, что вы пришли, сказал он. Здесь к нам приехал американский журналист, который знает китайский язык. Ему не терпится увидеть высокопоставленного ламу из Тибета.
Он провел нас по коридору на этот раз в другую комнату, в которой никто из нас еще не был. Это было помещение для приема гостей. В нем сидело множество молодых людей, разговаривавших с девушками, вид которых меня поразил. Тогда я еще очень мало знал о женщинах.
Высокий молодой мужчина сидел в низком кресле. Ему было, как мне показалось, лет около тридцати. Когда мы вошли, он поднялся и коснулся груди в области сердца, как принято на Востоке. Я, разумеется, ответил ему тем же. Нас представили ему, и он протянул нам руку. На этот раз я, конечно, был готов к такому повороту событий и пожал ему руку по всем правилам.
Вижу, что вы тоже переходите на западные обычаи, которые нынче распространяются в Чунцине, заметил он смеясь.
Да, ответил я, я уже дошел до той стадии, когда сидят на совершенно неудобных стульях и пожимают друг другу руки.
Это был вполне приятный молодой человек, и я до сих пор помню его имя. Со временем ему суждено было погибнуть в Чунцине.
Мы вышли во двор, сели на низкой каменной стене и долго разговаривали. Я рассказывал ему о Тибете и наших обычаях. Я успел поведать ему многое о своей жизни в Тибете, а он мне о своей жизни в Америке. Я спросил его, что он делает в Чунцине, ведь невозможно было предположить, чтобы столь разумный молодой человек жил в этом душном месте без каких-либо оснований. Он сказал, что готовит цикл статей для одного из американских журналов. Он спросил, разрешаю ли я, чтобы он упомянул меня в своих заметках, на что я ответил: