Я не на шутку взволновалась. На все попытки поговорить Матти просто уходила в себя. Неужели заболела?! Или
Нет, я знала, я чувствовала, что во всем виновата эта странная девка с телеги! Если бы я только увидела ее еще раз, непременно бы прижала к стеночке и допыталась, что такого она сказала моей подруге!!
Но в следующий раз, когда приехал обоз из деревни, долговязой крестьянской девушки там не оказалось.
И на второй раз, и на третий она тоже не приезжала.
А Матильда, которая каждый раз молча смотрела на медленно плетущихся в гору волов с каменной стены, и каждый раз так же молча их провожала, бледнела и чахла все больше день ото дня. Как сорванная роза.
Подумалось, что мы все здесь словно розы в саду. Розы без шипов.
Слишком беззащитны.
Нас слишком легко сорвать и втоптать в пыль.
Задыхаясь от крутизны лестницы, вырубленной прямо внутри двойной кладки стен, я тоже взобралась наверх. Встала ровно там, где ждала утром Матильда, где так хорошо видно, как за холмистый горизонт убегает узкая тропа, теряясь в туманах. Ни единой живой души на много миль вокруг, куда глаза глядят... Лишь изумрудное травяное поле волнистых пустошей.
Я подняла лицо к небу. Какие странные сегодня оттенки заката! Лиловый ипурпурный? Если бы я умела читать знаки на небе, возможно что-то бы поняла. Хотя все на свете волшебные дары, и провидческий, и какой угодно другой я бы сменяла на парочку крыльев. Чтобы улететь куда-то далеко, где нет и не было никогда каменных стен и подвалов, крыш и тяжелой обуви, кандалами тянущей тебя к земле. Нет больше слов нерушимого долга, который не твой, но которым обязали тебя помимо твоей воли, и теперь не сбросить его, не вздохнуть свободно. Как печать, навеки положенная на сердце.
Тайна Матильды разрешилась сама собой спустя еще месяц моих терзаний. Но как же горько я пожалела, что всё не осталось в нерушимой тайне!
Стук в дверь той ночью заставил подскочить в постели.
Благая Дева Валентина, одна из старших, распахнула дверь и возникла в дверном проеме, держа свечу. Двери в наши кельи не запирались, и ей ничего не стоило довести меня вот так почти до сердечного приступа. После того, как я побывала в Яме, почти разучилась спать и без того сон был чутким, мутным, настороже, а еще я никогда, никогда не могла как следует согреться, как бы не сжималась в комок и не натягивала на плечи тонкое шерстяное одеяло.
Ничего не говоря, Валентина сухая, как палка, и такая же негнущаяся, даже в коленях окатила меня таким презрительным взглядом, что у меня помертвело все внутри. Что опять?!
Лихорадочно одеваясь и всовывая босые ноги в туфли, я перебирала минувшие дни в памяти и не находила ничего, в чем бы провинилась. Тем страшнее становилось.
Мои попытки расспросить, в чем дело, ни к чему не привели, и я их оставила. Спросонья совсем забыла, что Валентина не говорит. Вообще ни с кем. И нет, она не была немой это на нее давным-давно наложили когда-то такое наказание. Обет молчания. За какие-такие грехи, мы боялись расспрашивать.
Вскоре подтвердились мои самые страшные опасения мы действительно шли в покои Всеблагой Девы Одетт.
Значит, дело крайне серьезное.
И уже в коридоре были слышны сдавленные рыдания
Дверь приглашающе распахнулась, как ворота в логово самого страшного демона.
Валентина ткнула меня меж лопаток, потому что ноги мои отказывались идти вперед.
Одетт восседала на своем резном кресле с лицом судьи, только что вынесшего приговор. А на полу у ее ног сидела, закрыв лицо руками, простоволосая Матильда в ночной сорочке.
- Вот и пособница, - с удовлетворением проговорила себе под нос Одетт, завидев меня.
- Что бы вам ни наябедничали, мы ничего плохого не сделали! с жаром выпалила я и сделала еще один робкий шаг вперед. Мои щеки горели. Из глубины моего естества поднималась волна
Так пусть же отныне всегда молчит! Я обрекаю ее на обет молчания. С сего дня пусть никто под страхом суровой кары не смеет разговаривать с этой дрянью! Она проживет остаток своих дней в нашей Обители, упорным трудом вымаливая прощения у Небесной Девы. И может, наша милосердная покровительница на том свете дарует ей свое прощение. А судьба этих двух девиц пусть послужит хорошим уроком всем вам! Даже в мыслях вы не должны грешить! Потому что ни один грех не останется без наказания.
В этот раз на меня даже не стали тратить Яму.
В конце концов, пока сидишь в Яме, не можешь работать.
Просто отвели обратно в келью, небрежно зашвырнули туда, как испачканную вещь, к которой боятся прикоснуться, и заперли дверь снаружи.
Работу и еду мне приносили прямо туда. Изредка воду, чтобы вымыться в тазу.
День за днем я плела кружева, стирая пальцы в кровь, в абсолютной тишине, прерываясь лишь на короткий сон. Пока дни и ночи не стали сливаться в одно сплошное серое пятно.
Я поняла, что очень быстро сойду с ума. Теперь ясно, как Одетт сломала ту молчаливую сестру, Валентину, неверное, ей тоже никто не запрещал разговаривать. Просто с ней всем запретили говорить.
Пришло отупение. И равнодушие. И я была почти на грани
Но потом мне приснился сон.
Как будто я была внутри той книги.