Секреты кружева хранятся тщательнее, чем герцогская казна. К вышивальщицам не подпускают посторонних, а приёмы и схемы передаются от мастериц к ученицам под строгим контролем особых герцогских чиновников, которые следят, чтоб эта важная государственная тайна не покинула пределы Тембриллии.
Девушек из Тембриллии любят брать в жёны. Они приносят с собой богатое и редкое приданное.
Я вздохнула и отвернулась от окна.
Что мне до телег? Мне не разрешили брать больше одного маленького сундучка. Сказали, там всё нужное дадут, а значит, ничего не понадобится.
Но я всё-таки упрямо засунула под тряпки самое дорогое, когда горничная ушла.
Солнце медленно всходило над кромкой деревьев. Велели быть готовой через час. Я не спала всю ночь.
Матушка так и не посылала за мной, и я решила собрать смелость в кулак и сама к ней отправиться хотя бы, чтобы от нервозности перестать грызть ногти.
Зря я это сделала.
Лучше бы уехала, не прощаясь так, может быть, у меня бы ещё оставались иллюзии, чтоб в этом месте по мне хоть кто-то будет скучать.
Герцогиня де Тремон, почти невесомая в белом полупрозрачном платье, сидела в резном кресле у окна и с отсутствующим видом смотрела куда-то в небо. Её тонкие хрупкие пальцы, унизанные перстнями, без её участия вязали какую-то изящную вещицу поблёскивающей золочёной ниткой. Серебряный крючок мелькал споро и монотонно, а я стояла в трёх шагах от матери, всё не решаясь прервать её задумчивости.
Наконец, я прочистила горло и глубоко вздохнула.
- Я уезжаю, матушка!
Блик. Блик. Блик. Солнечные лучи мелькают на быстро движущемся кончике крючка.
- Вы ничего мне не скажете? прошептала я, борясь с подступающими слезами. Всё утро борюсь с собой, чтоб не разреветься, как последняя дура. Но её молчание, кажется, последняя капля.
Разворачиваюсь на каблуках и бросаюсь бегом к двери.
Уже у самого выхода вдруг торможу, и у меня вырывается:
- Неужели же неужели вы никогда не жалели, что всё так? Ведь я же ваша дочь. Ведь могло всё быть как-то по-другому?
Мне в спину несётся:
- Единственное, о чём я жалела в этой жизни, так это о том, что вышла замуж за твоего отца.
Сжимаюсь как от удара, оборачиваюсь. Крючок больше не мелькает. Платок валяется на полу, тонкая золочёная нить протянулась от рук матери, жалобно повиснув.
- Как я любила, Николь ах, как я любила! Как была счастлива. Как мы были счастливы с моим Этьеном. Пока нас не поймали и не разлучили. Конюху не дозволено любить княжескую дочь. Его отправили матросом на какое-то рыболовное судно, меня под венец У меня не было сил бороться. И вот я каждый день, каждую ночь кляну себя за слабость. Нельзя быть слабой в этом мире, Николь! Никогда не позволяй себе быть слабой. Борись за тех, кого любишь. Иначе узнаешь, что такое умирать заживо без надежды на спасение
Кажется, она меня больше не видела. Только прошлое, которое снова было живо перед её глазами.
Я обхватила руками плечи меня била дрожь и стало холодно, как в погребе. Я вылетела из покоев матушки стрелой и помчалась вниз. Туда, к утреннему солнцу. Навстречу которому в длинную процессию вытягивались телеги. К дороге, которая увезёт меня в какую-то другую, новую жизнь.
И наверное, неважно, куда.
Лишь бы подальше.
Долгих три дня и две ночи по горным дорогам вытрясли из меня всю душу.
На исходе третьих суток показалось суровое строение тёмно-серого камня, лепившееся на склонах гор.
Стены были так высоки, словно одним своим видом
и очень скоро вошла в свою колею.
Мне портили настроение только ежевечерние занятия в келье Всеблагой, куда допускалась дюжина девушек из самых знатных семей. Хоть и встретила меня Одетт чуть ли не как врага, я с удивлением обнаружила, что меня на полном серьёзе выделяют и тренируют вместе с другими изо дня в день, без выходных вдалбливая в голову целую кучу сведений. От математики и ведения сложного хозяйства до географии и истории.
Конечно, стоило кому-то из девочек не ответить на вопрос, на неё выливался целый ушат оскорблений, из которых «звенящее пустое ведро вместо головы» было самым невинным. А за плохо выполненное задание можно было вполне лишиться завтрака, а то и обеда с ужином на весь следующий день.
Но хотя бы мне в руки снова попали книги.
И это сделало меня почти совсем-совсем счастливой.
Если не подставляться под гнев Одетт, здесь, оказывается, можно было жить намного радостней, чем в оглушительном одиночестве замка де Тремон.
- Эту книгу в руки не дам. Она в одном-единственном экземпляре. Заявила как-то Всеблагая Дева в один из вечеров, раскрывая на коленях пухлый, изрядно потрёпанный том. Слушайте внимательно и записывайте слово в слово. Потом проверю ваши записи. За каждую ошибку лишний час молитв перед сном!
Мы тут же прекратили переговариваться с Матильдой.
- Коленями на горохе! вкрадчиво добавила Одетт, оглядывая кружок из стульев, расставленных вокруг нее.
Тишина воцарилась гробовая.
- Уже лучше. Итак передо мной реликвия нашей Обители, за обладание которой короли Ледяных Островов осыпали бы нас золотом, если бы согласились её отдать. Это самое первое издание «Легенд эпохи Завоевания». То самое, что было написано ещё до его исправления по указу самого короля Отто V Завоевателя.