Слухи как черная оспа. Приходят с ветром. Скажем, что мы теперь за блондинистую капитаншу в ответе, и все наберут в рты океан, отмахнулся боцман и встревоженно посмотрел на своего капитана.
Тот сидел молча, и только дергающаяся щека выдавала крайнюю степень ярости, в которой он пребывал. Дороти причины злости были понятны, но не ясна ее степень. Да, они столкнулись с чем-то, что человеческий разум постичь не в силах. Но во-первых, выбрались живыми и вывели команду, во-вторых, немало насолили призракам. С чего так беситься, точно они не с проклятого борта сбежали, а их из губернаторской гостиной выгнали?
Но тут перед глазами Дороти мелькнула колода, которую держали морщинистые, изъеденные солью пальцы, и кровь сразу бросилась к щекам. Приходилось признать призраки тоже немало знали о командоре Вильямс. И лучше бы им это знание забрать с собой в пучину.
А сейчас, сейчас было нужно иное.
Нам нужна Свобода, неожиданно для себя сказала Дороти. Мы можем ее взять сегодня.
Ты о чем, мэм? Черный Пес словно очнулся от своего сумрачного состояния и посмотрел устало. Ночь ему далась нелегко под глазами залегли тени, на разбитой губе запеклась корка крови, а в разрезе рубахи пряталась тонкая красная линия след от удара ножа. Какая свобода?
Моя. И я знаю, как ее взять. Только вот беда на ней не хватает одной существенной детали.
Какой? Морено, кажется, начал понимать, о чем идет речь, и подобрался, как ягуар перед прыжком.
Команды. Потому что капитан у Свободы уже есть. И он не сменится.
Те хлыщи из ратуши думают по-другому. Но я понял твою мысль, мэм. Не могу понять другого. С чего ты взяла, что мы пена морей, дно дна не нарушим слова и не протянем тебя под килем, как только окажемся в пяти милях от берега? Или не развлечемся как десяток мужиков с одной прекрасной мэм каждый по очереди. А дальше уже с чистой совестью догоним Каракатицу, и станет у Черного Пса Морено два корабля вместо одного, а прекрасная мэм будет или кормить рыб, или обслуживать матросню в борделе.
А вот это уже твоя задача сделать так, чтобы я тебе поверила до такой степени, что помогла угнать корабль флота Его Величества и позволила на нем служить.
Мы никому не служим. Кроме своего кармана, отрезал Морено.
Джунгли начинаются там, гостеприимно указала Вильямс. Насчет меня не волнуйтесь, свобода удивительно многогранна.
Она блефовала. Отчаянно. На грани. Потому что, признаться, вариантов у нее было с мышиный хвост. Либо джунгли, в которых она проживет до следующей ночи, если повезет, либо квартира кого-то из горожан, которые спрячут ее ровно до того момента, когда поймут, что денег у нее нет, а телом за постой она платить не станет. Но и идти на собственный корабль поварихой или шлюхой она не собиралась, а именно такой расклад светил,
если не принять меры.
Даже если Морено наскребет на дне своей черной души немного благородства и не сразу пустит Дороти по кругу, то командовать все рано не даст, а еще скорее обменяет на материке у туземцев на золото. Они дорого дают за алантийских женщин.
Мы можем подписать бумагу, контракт о том, что леди Дороти Вильямс наш капитан ровно до момента, как мы вернем себе корабль.
Пиратские бумаги ценятся тут примерно как пиратские обещания. Я хочу гарантий.
При твоей запредельной силище ты за пять минут передушишь нас как курей, а потом сядешь пить кофе. Какие гарантии еще тебе нужны?
Не передушу, если ночью накинуть мне на шею удавку. Я человек. И нуждаюсь в отдыхе, сне, еде. Нормальном сне, без пистолета под подушкой. Поэтому еще раз, Морено, я хочу стопроцентной гарантии того, что вы ты и твоя команда сдержите слово. И ты знаешь, о чем я.
Морено посидел, подумал, с досадой цокнул языком и выдавил, точно через силу:
Ошейник Черной Ма.
Дороти сначала удивленно приподняла бровь, но вовремя остановила себя и кивнула. Хотя, признаться, такого не ожидала. Думала сторговаться на военном контракте, который подписывался на год, только с изменениями. Но если Морено готов пойти на ошейник то Вильямс не идиотка с таким спорить.
Суеверность моряков была бесконечным источником шуток и насмешек на суше, но почему-то стоило сухопутным ступить на корабельные доски и пережить первый слабенький шторм, как они начинали неистово молиться кому угодно, лишь бы сойти на берег невредимыми. Приметы, традиции, обряды все множилось и цвело на всех кораблях. И никто из капитанов даже не думал этому воспрепятствовать. Вернее, те, кто пытался, долго небо не коптили.
Вильямс за годы службы лично знавала троих офицеров и одного жреца, которые попытались побороть морские суеверия силком. Запрещали жертвенные обряды, отнимали амулеты, отбирали резных божков. Первого размололо между бортом и причалом, второму отдавило ноги пушкой, сорвавшейся с лафета, третьему размозжило голову при погрузке тюков в трюм. Жрец повесился сам, на собственной рясе перед этим ему три дня слышались голоса. Больше никто не рисковал связываться с верой в Морского дьявола, Ужас пучин, Тень кита или Черную Ма. Последняя была самым загадочным, сильным, но, надо отдать должное, справедливым божеством. Хоть и чудовищным, как и все остальные.