травами и ведовский трактат. Лазурит заключил в простенькую медную оправку
благо Дариссов канделлор мог не только зубы лечить и повесил на шею, спрятав
под одежду. Наставник сжимал руками дорожный посох. Авенир ухмыльнулся с
виду безобидная палка, а на самом деле резач когда хозяину надо, он разделяется
на два меча, рукояти скреплены шипастой цепью такой можно и удар отразить и
шею свернуть. У невысокого Марха под толстой робой перекатываются вздутые
мышцы, а с виду так, веселый толстяк-служака, не отказывающий себе в еде и
питье, вот уж точно посланник мира и плодородия. Интересно, сколько у него на
самом деле оружия? Парень смог заметить только два заплечных кинжала, да по
одному метательному ножу в сапоге. И, наверно, во внутреннем поясе отравленные
иглы и завернутый кругом булатный клинок. Сколько оружия у тарсянина, никто ни
разу точно не угадал. Даже после бани, будучи в чем мать родила, Марх все равно
мог невесть откуда вытащить замысловатое военное чудо. Что же, против
каганатской орды даже вооруженный до зубов, он как медведю пчела разозлит и
не более.
***
Халил обмакнул кисть в пиалу с красилом. На холсте рождался силуэт
пятерых путников на фоне горного хребта.
Им понадобится помощь.
Прозорливец закрыл глаза:
Сила единения в действии Вырисовывается пламя, пещера и горы
На блестящей безволосой голове проступил пот:
Свет и пламя Надо бы проведать о них.
Слуга принес кувшин с отталеной водой. Смуглый старец нетоопливо повел
рукой в сторону степи:
Горез, приготовь мне пятый набор и младший канун. Я отправляюсь
немедленно.
Пожелает ли господин взять с собой слугу?
Не в этот раз, друг. Ясности нет, и будет лучше тебе остаться в поместье.
Возможно, я нашел Царскую драгоценность. И, возможно, не одну.
Юноша помог хозяину умыться. Халила объяло фиолетовым вихрем и унесло
в северный край.
***
Спустя три недели пути густолесные чащобы поредели, а под копытами
навьюченных мулов заскрипел песок. Солнце жарило не по-осеннему, воздух стал
сух и безвкусен. До окоема простиралась великая хуннская степь, с редкими
кустами и мелководными речушками. По всей равнине волнами проходили скудные
травные всполохи раскачивался на ветру ковыль, играл типчак, колыхался овсец.
Глаза страдали от такой свободы и пустоты, пытались ухватиться хоть
за
какой-то островок, деревце, или холм но эта их прихоть оставалась
неисполненной.
Когда близился вечер, путники треножили животных и раскидывали ночлег.
Марх доставал из узелка лепешки с сыром и лук, Авенир же раскидывал спальники
и вытаскивал мехи с водой и чаем. Вина странники не взяли монахи Бадучены
воздерживались от хмельного, а исполнять торбские каноны новоявленные
соглядатаи начали уже в Глинтлее тамильцы могли следить за ними от самих
имперских ворот.
Сабельщику не нравилось, что рекрут (хотя рекрутом он был раньше, теперь
брат и напарник) собирает травы, читает какую-то книжонку и проводит время в
размышлениях, покручивая в руках бирюльку с лазуритом. Но здесь, в степи, он
ему не хозяин. Юноша рассказал, что сиротой попал в услужение к старой ведунье
там и научился травам да простым заклинаниям, но потом сбежал и прибился к
амишам. Сам воин не доверял магии считал ее, в лучшем случае, хитрыми
фокусами. А, хотя пусть ворожит, зла от этого никому пока не было, да может
Чыдаху чего покажет не только же речами его умащать. Настоящих магов Марх
видел лишь два раза и одного из них убил своими руками. Злобный Тандкрит
думал, что оскорбление сойдет ему с языка. Хм, тарсянина, конечно, сожгла бы та
огненная стена, да вот только не подрасчитал чародей, что метательный топорик
достанет его быстрее. А второй Марх содрогнулся. Ледяной голем не то
человек, не то асванг, обладающий огромной мощью. Лишь однажды ему
приходилось пройти путем Ен-Гарди дорогой, лишь касавшейся заснеженных
обителей Фаэлсиргра, но никогда не забыть того леденящего душу ужаса страха, который сковывает тело, парализует отвагу и ведет в погибель, словно
гипнотический взгляд василиска. А что же происходит там, в глубинах его земель?
Охота дрыхнуть пропала. Сабельщик выбрался из мешка и пошел в отхожее.
Окинул взглядом стоянку мулы спали, Авенир уже закончил свои чтения с
молитвами и кутался в шерстяной плащ. Костер не разводили в сухостое степь
вспыхнет, как промасленный пергамент, да привлекать внимание зверей и людей
лишний раз не стоит. Надо зайти подале, а то молодой еще проснется, испугается с
непривычки. Да, степь такое место, слышно на расстоянии полета стрелы. Не то, что город гвалт, ор, повозки скрипят не угадаешь, что за углом творится.
В темноте ночи разливалась тихая мелодия. Она проявилась из ниоткуда, мягко обволакивая своим покоем и добром. Лидийские напевы говорили о
вечности, любви, радости и надежде. Текучие, медовые звуки проникали внутрь
чрева, обволакивали душу и растворялись сладкой истомой. Тарсянин медленно
спускался в низину, из которой доносилась чарующая музыка. Вокруг сабельщика
вырастали обшитые шелком стены, ноги утопали в мягчайших персидских коврах
и тигриных шкурах. Тихо журчала, переливаясь всеми цветами радуги, вода, струящаяся из стройных фонтанов. На палатях возлежали счастливые люди, которым девушки в полупрозрачных сари приносили еду и напитки. По дворцу