Работа, будь она неладна. Приехал с ревизией в здешнее отделение нашей с товарищем конторы так меня чуть ли не на станции и приняли. Проверка документов, то да се увидели слободзейскую приписку, тут же взяли под белы рученьки и сюда законопатили. Сосед вздохнул, но тут же растянул губы в улыбке. Ну да ничего, товарищу я отзвониться успел, а уж он своим младшим хвосты накрутит. Сегодня же вытащат.
Младшим? не понял я.
Ну да. Он сам из фамильных, вот младшей ветви здешнее отделение в управление и отдал, с готовностью объяснил Барн. Родня, она всяко надежнее наемных приказчиков.
Так здесь вроде бы фамильные не начал было я, но Барн фыркнул, перебивая:
Не совсем так. Именитых здесь и в самом деле нет. Не приживаются они среди казаков. А вот младших, не наследующих имя, в области куда больше, чем можно подумать. И то здесь им привольно, никто не дергает, как жить, не указывает слышал, небось, присловье о том, что с Дону выдачи нет? То-то и оно. Если какая семья здесь осела и в реестры вписалась, то у старших родовичей власти над ними уже никакой нет. С другой стороны, поддерживать связь с фамилией никто не мешает, если, конечно, мозгов у старших хватает простить подобную выходку. Вот у моего товарища хватило. Так теперь верней Беленьких у него людей нет. Они и дело держат в порядке, и на «утруске-усушке» не обманывают.
Беленькие? удивился я. А Ярослав Беленький им не родственник?
Ярик? пришла очередь удивляться моему новому знакомцу. Племянник моего товарища. А ты его откуда знаешь?
Так он мой однокашник, ответил я. В одной гимназии на одном цикле учимся.
Погоди-погоди. А это не ты ли помог ему с Людмилой помириться? Прищурился мой сосед.
Со Жданой, поправил я.
Ну да, точно. Жданой, кивнул он. Старший Беленький рассказывал, да вот имя Ярославовой зазнобы у меня из головы вылетело. Ха. Дела-а вот не знаешь, где и с кем судьба сведет! протянул Барн. Подожди, так если ты местный, что ж до сих пор здесь сидишь? Родители, опекуны где?
Попечители, скривился я. Да только, в отличие от вас, я со своими связаться не успел. Меня как настоящего преступника брали, со стрельбой и транквилизаторами. Очухался уже в этой камере и, естественно, без зеркома. А просьбу предоставить возможность переговорить с попечителями допрашивавший меня офицер просто пропустил мимо ушей.
Черт знает что, хмуро произнес Барн и, чуть подумав, резко кивнул. Вот что. Не знаю, как оно дальше сложится, но если меня выпустят первым, я постараюсь переговорить с твоими как их?
Бийские.
Вот. С Бийскими этими самыми. Так что диктуй номер, снова кивнул сосед. А если они тебя не вытащат, то постараюсь помочь сам. Я, конечно, не фамильный, но кое-какой вес имею и хороших знакомых у меня много.
Спасибо, Ольгерд Свенельдич, искренне поблагодарил я Барна.
Да ну брось. У здешних «особняков» явно крыша поехала. Удумали тоже, детей в камеры бросать, совсем со своими заговорами да диверсантами ополоумели! закипятился мой собеседник, но продолжить тираду ему не дал грохот откинувшейся заслонки в окошке двери.
Завтрак. Подходи по одному, рявкнул в коридоре грубый голос.
Барн оказался прав. Мы едва успели поесть, когда за ним пришли и я вновь оказался один в камере. Ради интереса осторожно проследил потоком внимания за шествующим по коридорам новым знакомцем, «посмотрел», как он здоровается с «освободившими» его людьми, и вернувшись сознанием обратно в камеру, бездумно уставился на противоположную стену.
Время тянулось каплей меда по стеклу, и от скуки спасала лишь медитация, из которой меня безжалостно выдернули перед самым обедом. От пощечины я успел уклониться, а вот от удара дубинкой по плечу не сумел.
Встать. Лицом к стене. Руки за спину. Отпрянувший от меня конвоир застыл у двери, настороженно следя за тем, как я поднимаюсь с пола. Щелкнули наручники, и меня вновь погнали уже знакомым маршрутом. Опять эта тягомотина?!
К моему удивлению, капитан-«дознаватель» не стал на этот раз подвешивать меня на карабине. Вместо этого он положил на стол свой зерком и, активировав прибор, пустил по громкой связи короткую запись.
Ерофей, это Барн, разнесся по комнате знакомый голос. Бийских я не нашел, их зеркомы не отвечают. Но ты не отчаивайся, Ярослав, узнав, с кем я сидел в одной камере, замолвил за тебя слово перед дядюшкой, да и я просил помочь. Вытащим тебя в скором времени.
Крышка зеркома хлопнула, и офицер уставился на меня.
На вашем месте, господин Хаба-аров мою фамилию капитан протянул, явно демонстрируя неверие, я бы не надеялся на обещание уважаемого Ольгерда Свенельдича. Слово Ростопчиных, конечно, значит немало, но даже они не всесильны. Уведите.
Последнее было адресовано не мне, а конвоирам. И те поспешили исполнить приказ начальства, так что уже через несколько минут я вновь был в «своей» камере.
До вечера меня не трогали, и все это время я посвятил «прогулкам» по зданию в виде потоков внимания. Но на этот раз я не стал разбрасываться силами и делал все по уму. Зато к вечеру я досконально знал расположение почти всех помещений и дислокацию личного состава в них. Системы наблюдения и контроля тоже не остались без моего внимания. В общем, к полуночи я был готов настолько, насколько это вообще возможно в моем положении.