Управилась она за десять минут, не больше. Когда тело было сухим, а ногти у основания начали синеть, как и губы, она схватила свое масло, гребень и бросилась в постель. Закутываясь во все, во что только могла подушки, покрывало, простынь. Все, что могло согреть все подходило.
Отогреться она не успела. Эскель вернулся быстрее и еще с огромным разносом в руках. Поддел носком сапога дверь, вошел внутрь и замер, увидев тряпичную кучу посреди кровати. Травница тряслась, но мазала маслом волосы. Ведьмак поставил еду на стол, подошел чуть ближе и удивленно вскинул брови. Покрасневшие от мыльнянки глаза, синие губы и дрожащие бледные пальцы. Захотелось ударить себя чем-то, да покрепче. Как он мог забыть нагреть для нее воду? Да и сама тоже хороша. Хоть бы крикнула. А то залезла, дура, в ледяную и терпела. Не хватало еще, чтобы она слегла с хворью.
Зараза! Ты не могла меня позвать? возмутился ведьмак и злобно глянул на девушку.
Та, будучи совершенно спокойной, лишь выудила из складок своего «кокона» гребень и принялась медленно расчесывать волосы.
А я дозвалась бы?
Дозвалась.
Сомневаюсь. В трактире очень шумно. И она вздохнула и прикрыла глаза. Я не хотела тебя тревожить.
Сляжешь вот тогда и начнутся тревоги. Пойду согревающего чего попрошу. Вот непутевая.
Эскель бросил на край кровати мечи, а сам вышел за дверь. Не нравилось ему носиться туда-сюда. И он, кажется, уже начинал скучать по своей беззаботной одинокой жизни.
Дера даже и глазом не повела. Ничего не ответила и даже не вздрогнула, когда дверь с грохотом закрылась. В душе она понимала, что время для нее началось непростое. Вернее, уже сказать для них. Ведьмак привык заботиться только о себе, привык быть всегда один. А она, как заявилась, так начала требовать уж больно много внимания. То воды ей нагрей, то выйди и обожди, пока обмоется, то еды принеси, то в Новиград отвези, то сиди и трясись, чтобы не вляпалась куда, пока его не будет. Слишком много ответственности и вот так сразу. Она не была в обиде на его такой выкрик неожиданный. Он не знал, как себя в такой ситуации вести и среагировал, как умел, как получилось. А значит, нужно быть мудрее и терпимей.
Когда получилось отогреться, девушка закопошилась и вылезла из своего сооружения. Натянула рубаху, что доходила до середины бедра и обвязалась поясом. Коротковато как для платья, но зад прикрыть удалось. Без надобности в эти зеленые портки она больше не влезет. Все себе растерла швами. Пока осматривала себя в зеркало, то увидела красные пятна на внутренней части бедер, а еще ягодицы горели так, словно
кто кочергой раскаленной приложился. На них смотреть уже не хотелось. На скорую руку обмазав особо болящие места мазью, она сплела волосы в толстую косу и прошлепала к столу. А то уже на всю комнату пахло так, что желудок урчал безбожно.
Ведьмак, занося с собой шлейф меда и специй, вернулся уже совершенно спокойный с глиняной кружкой в руке. Он увидел голые ноги девушки, осмотрел, как она переминается и обтирает о лодыжки ступни, и метнулся взглядом чуть выше. Не трудно было догадаться, что на ней только рубаха да пояс, а под ними ничегошеньки нет. На мгновение он подумал, что не выдержит. Совсем точно не выдержит. Он даже намеревался вернуться к той обольстительной эльфке, потратив на нее десяток-другой крон. Совесть его, конечно же, замучила бы за такое транжирство, но с другой стороны, не пришлось взглядом девку, которую оберегать должен, раздевать. Да и прослыть рукоблудцем уж не очень-то хотелось.
Сбитень?
Голос Деры вернул его мысли обратно в комнату и заставил нахмуриться, сфокусировав взгляд на ее лице.
Да. Горячий. Пей и отогревайся. И не смотри на меня так, вздохнул ведьмак. Знаю, что лето на дворе. Но ты губы свои видела? Сколько ты вообще в воде просидела? Десять минут? Двадцать?
Не знаю, она пожала плечами и схватила руками уже поостывшую тарелку с мясной похлебкой. Может десять, а может двадцать.
Ешь, пей и будем спать. Завтра подъем ранний.
А ты?
И я поем. Не переживай.
Он повесил куртку на вешалку, что стояла у двери, и присоединился к трапезе. Ели молча. Дера молотила еду так, будто впервые увидела. Эскель только искоса поглядывал на то, как во рту у нее исчез второй ломоть хлеба, а откусив кусок от третьего, она принялась вычищать мякишем уже пустую тарелку. Он и хотел бы сказать ей, что в пути есть им придется разное и не всегда по многу, но решил, что пусть жует, пока есть такая возможность. Сам же он не съел и половины. Желудок уже поуспокоился, но аппетита особого не было. Он отставил недоеденное на стол и решил привести в порядок постель, пока Дера ворчала, пыхтела, и пила жадными глотками горячий медовый напиток.
Рот весь пожжешь. Не торопись, расправляя простынь и раскидывая у изголовья подушки, бросил через плечо ведьмак.
Уже пожгла. Но вкусно так, что не оторваться.
Ох намучаюсь я с тобой, буркнул себе под нос Эскель, надеясь, что травница не слышала.
А она и впрямь не слышала или просто не подала виду. Только тихо поставила на стол пустую кружку и в два счета оказалась у кровати, нырнув под только что расстеленное покрывало.