Продолжая болтать, Мэри занялось топкой, и Вирджинии предоставилась некоторая возможность осмотреться повнимательнее. Комната ей понравилась, понятно было, почему покойная хозяйка выбрала ее своей спальней. Кровать под балдахином казалась кораблем с алыми и золотыми парусами, полог был украшен искусной вышивкой. На полу лежал толстый персидский ковер, в котором ноги утопали чуть ли не по щиколотку.
- А возле шкафа потайная дверца, мисс, - сообщила Мэри и незамедлительно надавила на незаметный рычажок, кроющийся среди причудливой резьбы. - Вот она, мисс.
В стене, затянутой шелком, открылась дверь, до той поры незаметная. Из черного провала пахнуло холодом.
- Закройте пожалуйста, - попросила Вирджиния.
Возможно это была только игра ее богатого воображения, но что-то неприятное и зловещее было в убегающей вниз узкой лестнице. Стараясь держаться от шкафа подальше, Вирджиния обошла комнату. Окна к ее досаде выходили на Белую Дорогу все так же странном мерцающую в темноте. Впрочем, задернув шторы, можно было позабыть об этом, что Вирджиния и постаралась сделать.
Когда Мэри, не переставая болтать без умолку обо всех местных сплетнях и об обычаях, заведенных покойной миссис Лэнгли, ушла, Вирджиния переоделась в сорочку и забралась под одеяло. Оно у покойной хозяйки было преотличное - пуховое, мягкое, как облако. Электрическая лампа была прикручена прямо к столбику балдахина, видно миссис Лэнгли любила почитать в постели. Вирджиния раскрыла вытащенного наконец из саквояжа Шекспира и приготовилась приятно провести вечер в хорошей компании. В этот момент погас свет. Вирджиния не удержалась от ругательства, весьма грубого, за которые их в приюте били по губам. К счастью, здесь некому было это услышать. На столике перед трюмо она заметила, еще когда входила, небольшую керосиновую лампу и изящную спичечницу. Сползя с кровати, Вирджиния наощупь добралась до стены, нащупала спички и чиркнула ими. Лампа оказалась достаточно полной, и с ней девушка вернулась в постель. Тут оказалось, что книга куда-то подевалась. Скорее всего упала на пол, но Вирджинии совершенно не хотелось свешиваться и шарить в темноте по ковру. В ней взыграл вдруг детский страх перед чудовищами, которые могут обитать под кроватями. У них острые зубы, говорила Лиз, одна из ее соседок по спальне, девчонка глупая и злая. У них мелкие острые зубы, и они вцепятся тебе в ногу, стоит спустить ее ночью на пол. Если подумать, эти твари любят селиться еще и под лестницами и в платяных шкафах. Вирджиния посмотрела на массивный гардероб. Кровать как назло была поставлена так, что спящий оказывался лицом прямо к потайной двери и к трюмо. В зеркале отражались смутные очертания балдахина, огонек лампы
и чей-то бледный силуэт, Вирджиния не могла с уверенностью сказать, что ее.
- Глупости какие! - разозлилась она сама на себя.
Казалось бы, взрослая женщина, а верит во всякую чушь! Вирджиния потянулась, чтобы погасить лампу, раз уж читать нечего, но поняла, что не сможет уснуть без света. Словно она и вправду маленькая девочка. Дрожащими руками Вирджиния задернула полог, прячась за ним от комнаты. Это все нервы. Это потому, что Мэри сказала, что миссис Лэнгли умерла на черной лестнице. Вирджиния взбила подушки, чтобы чем-то себя занять, и под ними обнаружила небольшую книжицу в сафьяновом переплете. По всему видно, что это был дневник. По крайней мере, в детстве сама Вирджиния воображала себя дамские дневники именно такими. Начинался он строками из "Перезвона" Росетти:"Медонос в медовые соты, медовой пчелы забота". Почерк был твердый, мужской. А следом шли записи, сделанные совсем другой рукой лиловыми чернилами. Вирджиния подвинула поближе лампу и, чувствуя себя не очень уверенно (все ж таки читать чужие дневники грешно), раскрыла тетрадь наугад.
«1 корзина тернослива
3 стакана сахара
1 стакан тернослива переспелого»
Каллиграфическим, совершенным почерком, о котором пережившая уроки чистописания у строгой мисс Том Вирджиния могла, тем не менее, только мечтать, в дневник были переписаны рецепты джемов и мармеладов. Вирджиния отсчитала еще дюжину страниц и наткнулась на запись, сделанную красными чернилами. У этой руки была странно вытянутая и наклоненная буква «О», и вся запись от даты до какого-то росчерка в конце, казалась нервной и небрежной. Сверху стояло «16 марта 23», судя по всему миссис Лэнгли делала записи нерегулярно. Все еще чувствуя себя не вполне уютно, Вирджиния начала читать.
«Приехала Полетт. Удивительно вздорная особа, не могу понять, почему Чарльз ее терпит и принимает ее. Сегодня вечером после обеда, когда Чарльз уже ушел к себе в кабинет, мы разговорились. Достав свою вышивку, Полетт вдруг заговорила о Сандре. Она словно бы случайно была упомянута, но Полетт при этом посмотрела на меня в ожидании. Я спросила: Что Сандра, потому что Чарльз не любит о ней вспоминать. Полетт принялась вышивать какую-то жуткую розу и на какое-то время умолкла. А потом сказала совершенно неожиданно своим писклявым голосом: Думаю, Сандра убита. Думаю, Чарльз ее убил». Вирджиния хмыкнула. Стоит только взять в руки дневник респектабельной леди, и тут же натыкаешься на историю с убийством в духе миссис Кристи.