Да мы тоже дрались! Мы тоже победили!
Почему им, а не нам
Это нечестно!
Я дождался, когда первый шквал негодования немного схлынет, и усмехнулся. Холодно, без тени веселья.
Равенство? я произнес это слово так, будто это было ругательство. Дорогие мои добровольные гости. Вы забыли, где находитесь? Это не общедивизионное мероприятие с призовым фондом из казны Коалиции. Это турнир для моего взвода. Лично мой проект. На мои личные средства. К которому вы имели неосторожность примкнуть в погоне за легкой добычей.
Я обвел взглядом возмущенные лица, и мой взгляд заставил многих замолчать.
Все золото, все призы из моего кармана. Все препараты из моих запасов. И я волен распоряжаться ими так, как считаю нужным. Если я хочу мотивировать своих бойцов, которые уже прошли через три раунда и сейчас вынуждены драться с противниками, навязанными им по приказу ваших командиров, то я имею на это полное право.
Я посмотрел прямо на краснолицего капитана.
А если кому-то не нравится моя щедрость по отношению к моим людям, если кого-то оскорбляет отсутствие «равенства» в условиях, которые изначально были неравными, то ворота с базы и с этого поля вот они. Никто вас здесь не держит. Валите.
Я выдержал паузу. Никто не пошевелился. Возмущение еще клокотало, но жадность оказалась сильнее. Все-таки за победу в третьем раунде можно было выручить две тысячи двести золотых. Это было заметно меньше, чем стоил даже самый дешевый препарат маны, но это было, мягко говоря, немало.
Прекрасно, резко бросил я. Значит, все довольны. Четвертый раунд Начинайте!
Последнее слово прозвучало как выстрел. И поле снова взорвалось хаосом, но на этот раз хаосом, заряженным еще более яростной, отчаянной энергией.
Мои бойцы рванулись навстречу своим противникам не с осторожностью, а с яростью, подпитанной обещанием настоящей, осязаемой награды.
Если в предыдущих схватках еще были элементы спортивного азарта, то теперь его сменила плотоядная ярость. Противники моих бойцов, подстегнутые моими словами о препаратах и собственным унижением, рвались в бой не для победы, а для уничтожения. Они видели в каждом из моих парней и девчонок не просто соперника, а преграду на пути к чему-то, что по праву должно было быть их, и это сводило их с ума.
Клинки свистели, целясь не в броню, а в щели, в суставы, в лицо. Сгустки маны, которые раньше были предупредительными или оглушающими, теперь летели с явным намерением прожечь плоть. Воздух наполнился хриплыми криками ненависти, звоном ломающихся доспехов и влажным чавканьем ударов, достигших цели.
И даже те, кто не сражался с моими ребятами, подхватили этот настрой, вымещая на своих противниках злость за неполученные плюшки. Вот теперь Хамрону и остальным наблюдателям нашлось предостаточно работы. И я сам тоже включился в процесс, чтобы избежать необратимых последствий.
Тем не менее, даже разнимая случайных бойцов, я не забывал следить за своим взводом. И, пожалуй, я мог по праву гордиться.
Мои ребята встретили этот шквал, как скалы встречают прибой стоя твердо, но принимая на себя всю его разрушительную силу.
Лорик, избитый до неузнаваемости, поймал клинок противника в переплетение ремней на своем предплечье и, сломав тому палец, вывернул оружие, добив оглушающим тычком в горло. Гронд, истекая кровью из рассеченного бедра, просто повалил своего визави на землю и долбил его кулаками в шлем, пока тот не поднял руки, сдаваясь. Карина, проведя почти самоубийственную атаку и чудом избежав участи напороться на меч врага, приставила кинжал к его горлу, на котором проступила отчетливая кровавая полоса.
Когда гул боя стих, среди двухсот сорока с небольшим проигравших не было ни одного моего бойца. Но цена за такую сокрушительную победу была запредельной.
Восемь из них, даже одержав победу, не могли продолжать. Один сидел, зажав рукой вспоротый бок, из которого обильно сочилась кровь. Другой пытался встать на вывернутую ногу и падал с тихим стоном. Еще один просто лежал на спине, уставившись в небо, и его грудь дышала прерывисто и хрипло. Они выиграли, но их турнир был окончен.
Мои командиры и несколько бойцов, еще державшихся на ногах, бросились к ним, оказывая первую помощь, поднимая, уводя с поля. Они делали это молча, с каменными лицами, но в их движениях читалась самая настоящая гордость.
Я дождался, когда последнего раненого унесут, и опустился на середину поля. Двести сорок человек осталось. Среди них двадцать пять моих, стоящих, как избитые, но непокоренные столбы.
Пятый раунд! рявкнул я, не позволяя никому из участников, среди которых уже не осталось свежих и не потрепанных, перевести дух. Разбивайтесь на пары! Я сделал паузу, глядя на своих двадцать пять железных людей. И для моих новое условие. Если в этом раунде вы выберете себе самого сильного, самого опасного противника из оставшихся и победите его, то получите не один, а три концентрата маны. Сразу.
Это было уже слишком. Один из офицеров, тот самый краснолицый капитан, не выдержал.
Марион! Да ты совсем охренел! его голос визжал, срываясь на фальцет. Ты что, своих ублюдков на наших бойцов натаскиваешь? Они для тебя что, тренировочные манекены? Да твой взвод просто пушечное мясо, которое ты накачиваете своими сомнительными препаратами, пока наши парни рискуют получить травмы ради твоего ублюдочного эксперимента! Ты используешь нас! Пользуешься тем, что наши ребята хотят честно посоревноваться!