Я тебе дворец отстрою! Всего-то и делов уйти отсюда. Я тебе жизнь другую устрою, Элегия! Почему ты не слушаешь меня
Даже продолжая убеждать ее, он не мог остановиться. Больной ублюдок, с одной стороны, но с другой это было мне на руку.
Я приложил ладонь к раме, направляя тончайшую нить маны в простейший замок. Щелчок был почти неслышным. Я резко распахнул окно и влетел внутрь.
Комната была уставлена дорогой, но безвкусной мебелью. На большой кровати застыли две фигуры. Родрик, спиной ко мне, склонился
над девушкой.
Он рванулся повернуться, услышав скрип рамы, его тело мгновенно окуталось аурой маны но я был уже рядом. Используя всю скорость «Прогулок в облаках» вкупе с «Приларом», я налетел на него, ловя его левую руку, уже сжатую в кулак.
Щелкнули наручники, блокируя поток энергии. Его аура дрогнула и погасла.
Что рыкнул он, пытаясь вырваться.
Его свободная правая рука рванулась ко мне, но удар был слепым, яростным, лишенным привычной мощи и точности из-за дестабилизации маны. Я поймал его запястье, чувствуя, как мышцы напряглись в бессильной ярости.
Родрик судорожно рванулся, собираясь крикнуть, но в этот момент девушка под ним резко дернулась, выбираясь из-под тела пирата и подтягиваясь вверх по кровати и немного в сторону. Ее руки метнулись к прикроватной тумбочке, схватили массивную вазу и со всей силы опустили ее на голову Родрика.
Родрик замер на мгновение, его глаза закатились от неожиданности и боли. Этого мгновения мне хватило. Вторые наручники щелкнули на его правом запястье.
Я отпустил его руку, сжал свою в кулак и со всего размаха ударил его в висок. Голова Родрика дернулась, и он рухнул на простыни, без сознания.
Я пристально посмотрел на Элегию, все еще сидевшую на кровати с расширенными от адреналина зрачками. Слез не было, лишь сухая, холодная ярость, направленная на лежащего без сознания Родрика. Отлично. Она не донесет.
Слушай внимательно, начал я, голосом, не терпящим возражений. Если хочешь не просто от него избавиться, а выбраться отсюда живой и свободной, сделаешь всё точно, как я скажу.
Она кивнула, пальцы бессознательно сжимая окровавленную ткань халата.
Через эту дверь, я указал на вход, могут подслушивать. Или просто интересоваться, что за странные звуки доносятся из комнаты капитана. Поэтому следующие пару часов ты будешь работать актрисой. Будешь стонать, охать, скрипеть кроватью и изображать бурную, страстную любовь с Родриком. Поняла?
На ее лице мелькнуло недоумение, сменившееся пониманием, а затем решимость. Она снова кивнула, уже увереннее.
А потом выйдешь и скажешь хозяйке, что твой гость вдруг посмотрел на часы, вспомнил о каком-то неотложном деле, стремительно собрался и вылетел в окно. Скажешь, что подробностей ты не знаешь. И, разумеется, никому ни слова о том, что здесь было.
Хорошо, ее голос был тихим, но твердым. Потом она посмотрела на меня с внезапной, жгучей надеждой. А вы вы их уничтожите? Всех их?
В ее вопросе звучала не просьба, а требование. Месть.
У них большие проблемы, ответил я уклончиво, но она, кажется, увидела в моих глазах то, что хотела. Ее губы дрогнули в подобии улыбки, больше похожей на оскал.
Тогда я всё сделаю.
Я грубо замотал тело Родрика в окровавленную простыню, подобрал разбросанную по комнате одежду и его артефактный пояс, и, выбравшись в окно, устремился обратно к краю Руин.
Допрос Родрика оказался куда сложнее. Он очнулся злой, собранный и молчаливый. Даже когда я показал ему бесчувственное тело Киогара, в его глазах лишь мелькнуло презрение к слабости товарища, но не страх за себя.
Два часа мы бились о каменную стену его упрямства. Даже доведенная до десятки боль его не пронимала, он лишь скрипел зубами и то и дело отключался, но продолжал молчать.
Силар предлагал более радикальные методы, но я понимал сломать его физически можно, но это отнимет время, которое у нас на исходе. Нужно было найти его личный, уникальный предел.
Я устало провел рукой по лицу, делая вид, что мы в тупике. Потом посмотрел на него с feigned скучающим видом.
Знаешь, Родрик, я устал. Мы играем в эти игры, а у меня другие планы на вечер. Признаюсь тебе честно, то, что я собираюсь сделать, мне, как мужчине, будет очень неприятно. Не настолько неприятно как тебе, конечно, но трогать другого мужика за член это не то, чем я хотел бы заниматься. Поэтому в процессе я буду очень зол и не смогу нормально контролировать ману. Так что могу случайно активировать максимальную силу боли, а еще, возможно, схвачу как-нибудь неудачно, сожму слишком сильно или еще чего. И даже так, когда все закончится, я уже не буду чувствовать себя настолько же гетеросексуальным, как раньше, и от этого разозлюсь еще больше. Может быть даже отстрелю тебе член к чертям. Так что я в последний раз тебе предлагаю: расскажи, что знаешь, потому что в противном случае о последствиях будем сожалеть мы оба.
Впервые за все время его уверенность дрогнула. Не страх смерти, не страх боли вообще а страх конкретной, унизительной, кастрирующей агонии. Его взгляд метнулся к моим рукам, к его собственному паху.
Горло сжалось. Он был пиратом, капитаном, мужиком, сука!