Назначение и гибель гигантского оленя и человека одни, трагический парадокс жизни. В своём Bejahung (нем. утверждении), последний Cervis giganticus (в современной палеонтологии Megaloceros giganteus) носил знак своего рода до конца. Человек спас себя. Это означает более или менее осознанное подавление разрушительного избытка сознания. Этот процесс постоянен при пробуждении и в активные часы, это требования социальной адаптации и всего, что обычно считается здоровьем и нормальной жизнью.
Психиатрия работает, исходя из допущения о «здоровом» и жизненном как самого важного для личного плана. Депрессия, «страх жизни», отказ от еды и прочее неизменно трактуется как болезненное состояние, требующее лечения. Однако такие вещи являются посланием глубинной, непосредственной сути жизни, горьких плодов гениальности мысли или чувства в корне антибиологических тенденций. Это не болезнь души, но сбой защиты или отказ от неё, как воспринимаемой верно как предательство высокого потенциала эго. Вся видимая нами жизнь изнутри и снаружи опутана репрессивными механизмами, социальными и индивидуальными; они могут быть прослежены в формулах повседневной жизни. Хотя они принимают различные, многообразные формы, можно выделить, по меньшей мере четыре основных типа, встречающиеся в любой возможной комбинации: изоляция, анкеровка (постановка на якорь), отвлечение и сублимация.
Под изоляцией я подразумеваю полное вытеснение из сознания всех беспокоящих и разрушительных мыслей и чувств. (Энгстрем: «не надо думать, это только путает»). Совершенный и наиболее жёсткий вариант бытует среди врачей, которые из самозащиты смотрят только на технический аспект своей профессии. Это также может вести к обычному хулиганству, как среди убийц или студентов-медиков, когда чувство трагической стороны жизни устраняется средством насилия (игра в футбол головами трупов и подобное).
В повседневном взаимодействии изоляция проявляется в основном коде взаимного молчания: прежде всего по отношению к детям, поэтому они не пугаются бессмысленности только начинающейся для них жизни, а сохраняют иллюзии до момента, когда будут способны расстаться с ними. Дети, в свою очередь, не беспокоят взрослых неуместными напоминаниями о сексе, туалете и смерти. Среди взрослых это правила «такта», этот механизм хорошо иллюстрируется удалением с улицы плачущего человека с помощью полиции.
Механизм анкеровки также используется с раннего детства; родители, дом, улица задают направления ребёнку и дают чувство уверенности. Эта область опыта первая и, возможно, наиболее счастливая защита от «космоса», который мы приходим познать в своей жизни, факт, который, несомненно, также объясняет столь обсуждаемую «инфантильную привязанность»; вопрос о сексуальной испорченности здесь не важен. Когда ребёнок позднее открывает для себя эти свидетельства как «условные» и «эфемерные», он впадает в замешательство и тревогу и срочно ищет новую анкеровку. «Осенью я пойду
в школу». Если замещение каким-либо образом проваливается, кризис доходит до фатального состояния, которое я называю анкерной судорогой: он обращается к мёртвым ценностям, пытаясь по возможности скрыть от себя и других тот факт, что они не работают, и становится духовно несостоятельным. В итоге устойчивая неуверенность, «чувство неполноценности», гиперкомпенсация, беспокойство.
Поскольку это состояние подпадает под определённые категории, оно приводит субъекта к психоаналитическому лечению, цель которого в завершении перехода к новым анкеровкам.
Анкеровку можно охарактеризовать как фиксацию точек, построение стен вокруг хаоса сознания. Обычно неосознанная, она может быть сознательной (некто «принял цель»). Полезные анкеровки поощряются публично, тех, кто «всецело жертвует собой» ради своей анкеровки (работы, дела) боготворят. Некто создал мощный бастион против распада жизни, и остальным предлагается набраться от него сил. В крайней форме, как умышленное действие, это встречается среди «разлагающихся» любовников («нужно вовремя жениться, и ограничения придут сами»). Так он устанавливает необходимость в своей жизни, подвергая себя очевидному злу, но достигая успокоения нервов за высокими стенами от чувствительности к жизни, грубость которой возросла. Ибсен показывает яркие примеры Ялмара Экдала и кандидата Молвика (пьеса «Дикая утка»); нет никакой разницы между ними и столпами общества, кроме практико-экономической непродуктивности первых.
Каждая культура это большая, упорядоченная система анкеровок, построенная на фундаментальных основаниях, основных культурных идеях. Средний человек имеет дело с коллективными основаниями: личность строит себя сама, человек с характером завершает постройку, более или менее заземлённого к унаследованным основаниям (бог, церковь, государство, мораль, судьба, законы жизни, народ, будущее).
Чем ближе к фундаменту определённый элемент, тем опаснее его трогать. Здесь обычно имеется прямая защита законами и угрозой наказания (инквизиция, цензура, консервативный подход к жизни).
Надёжность каждого сегмента зависит от того, насколько хорошо видна его фиктивная натура или от признания его необходимым. Поэтому религиозное воспитание в школах поддерживают даже атеисты, которые не знают другого способа социализации детей.