Единственно понятный язык, на котором мы говорим друг с другом, это наши предметы в их отношениях друг к другу. Человеческого языка мы не поняли бы, и он остался бы недейственным; одной стороной он ощущался бы и сознавался бы как просьба, как мольба [XXXIII] и потому как унижение и вследствие этого применялся бы с чувством стыда и отверженности, а другой стороной он воспринимался бы и отвергался бы как бесстыдство или сумасбродство. Мы взаимно до такой степени отчуждены от человеческой сущности, что непосредственный язык этой сущности представляется нам оскорблением человеческого достоинства, и, наоборот, отчужденный язык вещных стоимостей представляется чем-то таким, что вполне соответствует законному, уверенному в себе и признающему самое себя человеческому достоинству.
Конечно, в твоих глазах твой продукт является орудием, средством для овладения моим продуктом и поэтому для удовлетворения твоей потребности. Но в моих глазах он есть цель нашего обмена. Наоборот, ты имеешь в моих глазах значение средства и орудия для производства того предмета, который для меня является целью, а ты, в свою очередь, находишься в таком же отношении к моему предмету. Но 1) каждый из нас действительно делает себя тем, чем он является в глазах другого; ты действительно превратил себя в средство, в орудие, в производителя твоего собственного предмета для того, чтобы овладеть моим предметом; 2) твой собственный предмет есть для тебя лишь чувственная оболочка, скрытая форма моего предмета; ибо твое производство означает, выражает стремление приобрести мой предмет. Следовательно, на деле ты для самого себя стал средством, орудием твоего предмета, рабом которого является твое желание, и ты поработал как раб ради того, чтобы предмет твоего желания никогда вновь не оказал тебе милости. Если это взаимное порабощение нас предметом в начале развития и в действительности
(То тогда, следовательно, Милль мог бы сказать далее, вовсе не было бы и правительства) (стр. 261 262).
«Государственный доход извлекается из платы за аренду земли, или из земельной ренты, из прибыли на капитал или из заработной платы» (стр. 262). «В какой пропорции и каким способом государственный доход подлежит извлечению из каждого из этих трех источников» (согласно Скарбеку, процент имеет форму: 1) ссудного процента, 2) земельной ренты, 3) арендной платы как особой формы земельной ренты)? «Это единственный интересующий нас здесь вопрос» (стр. 262). Способ извлечения государственного дохода бывает прямым или косвенным. Мы рассмотрим сначала первый (стр. 262 263).5) Если государственные расходы покрываются из земельной ренты, то это «не затрагивает промышленности страны. Обработка земли зависит от капиталиста, который посвящает себя этому занятию, когда оно приносит ему обычную прибыль на его капитал. Для него безразлично, приходится ли ему уплачивать избыток продукта в форме земельной ренты собственнику земли или в форме налога правительственному сборщику» (стр. 264). Раньше суверен покрывал основную часть своих обычных расходов за счет принадлежавших ему земельных владений (доменов), военные расходы за счет своих баронов, которым земельные владения предоставлялись только под этим условием. «Таким образом, в то время все правительственные расходы, за небольшим исключением, покрывались за счет земельной ренты» (стр. [264] 265). Поэтому покрытие государственных расходов за счет земельной ренты сопряжено с большой пользой. «Владельцы капиталов извлекали бы прибыль, рабочие получали бы заработную плату без какого-либо вычета, каждый индивидуум применял бы свой капитал наиболее выгодным способом, не будучи вынужденным, вследствие вредного действия налога, переносить свой капитал из какой-либо сферы, весьма производительной для нации, в другую, менее производительную сферу» (стр. 266).
«Земельную ренту, как она теперь существует, покупают и продают, на ней базируются надежды торгующих индивидуумов: следовательно, она должна быть исключена из числа частных налогов», или ей, по меньшей мере, должна быть предоставлена некоторая перспектива на повышение. Торгашеские помыслы людей не посмели бы идти дальше этого. «Предположим теперь, что во власти законодательства, посредством исходящего от него акта и при условии пребывания всех остальных факторов в прожнем состоянии, удвоить размер чистого продукта с земель. В таком случае не было бы правового основания, которое препятствовало бы законодательству воспользоваться этим, но зато имелось бы очень много оснований воспользоваться властью», чтобы «покрывать государственные расходы из этого нового источника и чтобы освободить граждан от всяких иных повинностей на покрытие этих расходов. Такая мера не причинила бы никакой несправедливости земельному собственнику. Его рента в том размере, в каком он ее получал, а по большой части даже в таком размере, в каком он мог рассчитывать получать ее в результате каких-нибудь улучшений в земледелии, осталась бы прежней, а польза для остальных членов общества была бы очень большой» (стр. 268 269).«Законодательство в действительности обладает предположенной нами властью. Всеми мерами, с помощью которых оно увеличивает численность населения и, следовательно, спрос на жизненные средства, оно увеличивает чистый земледельческий продукт в действительности так же, как если бы это случалось благодаря некоему чудотворному акту. Если же законодательство делает в действительности постепенно то, что в воображении было бы сделано посредством некоей мгновенной прямой операции, то это не изменяет положения дела» (стр. 269 270). «По мере возрастания населения и более или менее производительного применения капитала на земле, все большая доля чистого продукта, приносимого земледелием дайной страны, входит в состав земельной ренты, тогда как прибыли на капиталы соответственно уменьшаются. Это непрерывное увеличение земельной ренты, проистекающее из условий, создаваемых обществом, а не частным актом земельных собственников, кажется ведет к образованию такого фонда, который в не меньшей степени пригоден для удовлетворения общегосударственных нужд, чем доход с земли в такой стране, в которой никогда не было частной собственности на землю». И собственник, получатель земельной ренты, который сохраняет за собой свой прежний доход, «не в праве жаловаться, если новый источник дохода, который ему ничего не стоит, обращается в фонд, служащий государству» (стр. 270 271).
6) «Прямой налог на прибыль с капитала падал бы только на капиталистов и не мог бы быть переложен ни на какую другую часть общества». Впрочем, «стоимость всех вещей осталась бы прежней» (стр. 272 273).