Я будущее или остаточное генерируется в каждом акте говорения «Я», так что в действительности псевдонимия никогда не возводится в квадрат, всегда отбрасывается обратно на новое, неотличимое от первого и, тем не менее, никогда с ним не совпадающее Я.
стыд, или о субьеюеТермин «выжить» содержит неустранимую амбивалентность. Он включает в себя отсылку к комуто или чемуто, что оказывается пережитым. В этом значении латинское supervivo , как и эквивалентное ему superstes sum , управляют дативом для обозначения того, «по отношению к чему» выживший выжил, что он пережил. Однако в части людей глагол изначально принимает возвратную форму, то есть необычную идею выживания по отношению к самому себе и собственной жизни, в которой тот, кто переживает, и то, что пережито, совпадают. Таким образом, если Плиний может сказать о публичном лице, что triginta annis gloriae suae supervixit «тридцать лет слава его жила вместе с ним», то у Апулея мы находим выраженную идею настоящего посмертного существования, жизни, переживающей саму себя (etiam mihi ipse supervivens et postumus ). В том же значении христианские авторы могут говорить, что Христос а с ним и каждый христианин не только завещатель и наследник, поскольку он пережил собственную смерть (Christus idem testator et haeres, qui morti propriae supervivit), но также и грешник, так как духовно он уже мертв, и в земной жизни переживает самого себя (animam tuam misera perdidisti, spiritualiter mortua supervivere hic tibi ).
Это означает, что человеческая жизнь несет с собой цезуру, которая может сделать каждую жизнь выживанием и каждое выживание жизнью. В одном значении мы его встретили у Беттельгейма выживание означает чистое и простое продолжение голой жизни, противопоставленное более настоящей и более человеческой жизни; в другом выживание имеет положительное значение и соотносится как уде Пре с тем, кто, сражаясь со смертью, пережил нечеловеческое.
Сформулируем тезис, резюмирующий урок Освенцима: человек это тот, кто может пережить человека. В первом значении он относится к мусульманину (или к серой зоне) и подразумевает нечеловеческую способность пережить человека. Во втором к выжившему и указывает на способность человека пережить мусульманина, нечеловека. Однако при ближайшем рассмотрении оба значения сходятся в одной точке, которая составляет их наиболее сокровенное семантическое ядро, где оба сигнификата, как кажется, на мгновение совпадают. В этой точке стоит мусульманин и в ней высвобождается третье более настоящее и в то же время более амбивалентное значение провозглашаемого Леви тезиса, когда он пишет «это они, мусульмане, канувшие, и есть полноценные свидетели»: человек есть нечеловек, понастоящему человечен тот, чья человечность полностью разрушена. Парадокс заключается в том, что если о человеческом понастоящему может свидетельствовать только тот, чья человечность разрушена, что означает, что человек и нечеловек никогда в полной мере не идентичны, то полностью разрушить человеческое невозможно, всегда чтото остается. Этот остаток и есть свидетель.
различием. Человек может пережить человека, человек это то, что остается после разрушения человека, не потому, что гдето существует человеческая сущность, которую можно разрушить или спасти, а потому, что местонахождение человеческого расколото, потому что место человека в расколе между живым существом и говорящим, между человеком и нечеловеком. Другими словами, место человека в неместе человека, в отсутствующей связи между живым существом и логосом. Человек это самоотсутствующее существо, состоящее исключительно в этом отсутствии и в открывающейся через него нестабильности. Когда Грета Салус писала, что «никогда не следовало бы вынуждать человека претерпеть все то, что он может вынести, вынуждать его видеть, что в страдании, доведенном до предела, не остается ничего человеческого», она имела в виду также и то, что никакой человеческой сущности нет, что человек существо потенциальное, и когда, постигнув его бесконечную разрушаемость, мы думаем, что улавливаем его сущность, то в том, что мы видим, «не остается ничего человеческого».
То есть человек всегда находится по ту или другую сторону человеческого, он центральный порог, через который постоянно проходят течения человеческого и нечеловеческого, субъективации и десубъективации, становления говорящего из живого существа и живого существа из логоса. Эти течения коэкстенсивны, но не совпадают, и их несовпадение, разделяющая их тончайшая грань и есть место свидетельства.