Поехали вдвоем с егерем. Парни, как выяснилось, оружия в жизни в руки не брали, и потому в предстоящем бою были абсолютно бесполезны. Лерка же мала, да и нога у ней не до конца еще зажила, так что больше брать было некого.
Вдвоем тягать железную лодку по камням было тяжеловато, но ничего, справились. Я зашла чуть подальше в воду, оттолкнула катер от берега, а там Михалыч мне помог через борт внутрь перевалиться. Егель взялся за весла и пару минут умело и уверенно греб, выводя лодку на глубокое место. Ну а там уже опустил в воду мотор, дернул, заводя его, за шнурок и пересел к рулю. Экспедиция началась.
Быстро мы гнаться не стали, чтобы лишний бензин не жечь, да и время позволяло.
Мотор позади урчал негромко, и вполне можно было говорить, не напрягая голоса.
- Ты, девка, откель такая шустрая взялась? начал Михалыч.
Разговор, собственно, был ожидаем. Почему бы и не сейчас все промеж нас выяснить? Все одно с полчаса трюхать до места. Да мне и самой было любопытно деда повыспросить.
- Из дому, вестимо. На мягкой кроватке засыпала, на камушке на берегу моря проснулась.
Михалыч покивал, не то соболезнуя мне, не то соглашаясь с какими-то своими мыслями.
- И давно ты здесь бедуешь?
- Вторая неделя пошла, - быстро прикинула я. А почему обязательно бедую? Первые два дня вообще чистый курорт был.
- Оно и видно, что курорт. То-то тебе на этом курорте фингалов наставили. Вон, личико все попортили.
- Так это жизнь, Федор Михалыч, сегодня бьет, завтра калачом дарит.
- Похоже, калач у тебя только первый день-то и был. Ну да я не о том с тобой поболтать хотел.
- А о чем? Ты спрашивай, я отвечу. Или не отвечу.
- Да вот хотел спросить тебя, с чего ты такую кару лютую вчерашнему мужичку назначила? Да и стрелила его рука нимало не дрогнула. И с лица не сбледнула, и не травила, в отличие от того немчика. Знать, не первый он у тебя?
- Да ты сам, поди, видел к смерти он готов был, пуля это не наказание ему было, а милость. Он же сразу сообразил, что живым его не отпустим. Что крутил-вертел до последнего это уж натура у человека такая была. Не самое плохое, надо признать, качество. А вот сдохнуть в позоре да в муках этого он испугался. А что не первый, это ты, Михалыч, верно угадал. Попадают сюда, порой, всякие.
Я нахмурилась, не желая вспоминать, как лежала на мокрой полянке, придавленная тушей англичанина.
- Ты, Аннушка, не журись, я ведь не в укор тебе. Бориска-то мне рассказал, как и что было.
- Да он-то откуда знает? Без памяти тогда лежал, - не сдержалась я.
- А ты его за дурачка не держи. Он, конечно, тот еще неумеха, ну так это поправимо, было бы желание. А желание у него как раз есть. Вот, рыбу ловить ты его научила, там, глядишь, еще одному-другому научится, нормальным мужиком станет. Он и поглядел, в каком состоянии сильника того хоронили. Чего не видел, о том догадался.
- Ну ладно, рассказал он. И что?
- Да ничего, уважает он тебя крепко. За то, что сама не сдалась, и его вытащила. Это ты, видать, в дикарках росла, а он домашний ребенок, дальше двух кварталов от дома в жизни не хаживал. Представь только, каково ему было тут очутиться!
- Ну, тут да, рукожоп он знатный. Ладно еще, понимает это, и не бунтует, когда его на работу налаживаю, да за косяки дубьем охаживаю.
- Вот-вот, не дурак он, раз изъяны свои понимает. Да и девочка эта, Мария-Валерия, на тебя чуть не молится. Она ведь тоже не дура. Немчик этот, Фридрих, он вчера всем рассказал, как оно случилось. Ну, о том, понятно, что сам видел. А Борька ей и перевел сдуру. Да не косись на меня. Не дурак он, еще повторю, но вот с людьми обращаться не умеет. Тут ведь не умом, тут душой нужно, а душу-то ему с малолетства утесняли. Так я о другом сказать хотел: девчонка-то махом сообразила, что могло быть, коли бы ты не сдюжила. То она за тобой нынче и ухаживала, как только могла.
Я уже принялась уставать от словесных кружев.
- Слушай Михалыч, ты что все вокруг да около водишь? К чему разговор-то завел?
- Ишь, какая прыткая! Ладно, вот тебе, получай: ты людей вокруг себя собрала, уважение к себе заслужила, слушают тебя не за страх, а по доброй воле. Мне Борис-от вподробне рассказал про все местные правила, про социальные эти, язви их в душу, группы. Вот и мне допреж под тебя пойти, нужно было все в подробностях вызнать: кто ты такая, откель взялась, что можешь, чего от тебя ждать.
- Ты чего, дед, серьезно? Часом, солнышко голову не напекло? Я ж против тебя соплюшка малолетняя! Ты бы и шел верховодить, я тебе все права сдам совершенно добровольно.
- Не-е, и не уговаривай. Старый я уже. Седьмой десяток на исходе. Год как жену в домовину уложил, дети-внуки поразъехались, носа не кажут. Думал, уж все, так никому не нужным и помру. А тут вон как обернулось, глядишь, и еще сгожусь на что: и подмогну в меру сил, и совет какой подам. А вождю надлежит быть молодым и сильным. Вот ты, так уж вышло, сейчас самая сильная среди всех.
- Не, ты точно перегрелся. Да я, если на кулачках, против того же Борюсика и двух минут не выстою.
- Да тут не телесная сила нужна, девонька, а духовная, внутренняя, как бы громко это ни звучало. И этой силы у тебя на троих достанет. Тебя сколько судьба оземь швыряла, а ты встанешь, отряхнешься, и снова идешь, да еще вприпрыжку, и других за собой тащишь. Так что сейчас плитку мою разыщем, а вернемся пиши меня в свою дружину.