Не простил, что превратился в орудие, в бессловесное продолжение руки отца, превратился в его дело, в исполнителя его воли, в воплощение его желаний и мечтаний.
Не простил неправды.
Не простил темного пятнышка на безупречной белизне.
Не простил и тени наслаждения властью над собой тому, кто говорил о самопожертвовании и благе других.
Уход Эвана из Ордена был всего лишь делом времени, и тогда в первый раз прозвучало это твердое и каменное "я принимаю решения", а между родными людьми разверзлась пропасть.
Не просто Эван принял решение, не просто ушел. Вместе с его отречением часть сенатора умерла, исчезла, оставив зияющую рану, черную пустоту. И этого ничем уже было не исправить; сенатор не смог дать Ордену то, что хотел, и самому становиться на место, освобожденное Эваном, было уже поздно.
И страшно.
Страшно потому, что не достичь, не дотянуться, не сравняться.
Первая, самая яростная атака быстро угасла, и сшибшиеся в поединке ситх и джедай, вертясь волчками, разлетелись в разные стороны, словно Сила, заключенная в них, столкнувшись как железные блестящие шары, взорвалась и расшвыряла сражающихся в разные стороны.
Старик, переводя дух, тверже встал, расставив ноги, и, прочертив в воздухе пылающий зеленый крест, опустил клинок вниз, почти касаясь истоптанной травы.
Фрес, поигрывая длинной рукоятью, медленно, мягко обходил замершего джедая, внимательно оценивая его положение, его готовность. На его губах играла нехорошая ухмылка, и он не торопился нападать.
Сенатор знал руку сына и его манеру драться, но появилось кое-что еще, к чему он был не готов.
Сила.
Ее раньше не было в молодом джедае не столько, сколько он вкладывал в удары сейчас. Старик рассчитывал покончить с поединком быстрее, выбить оружие из рук ситха, ранить его, обратить в бегство.
Напугать: ситхи подвержены страху.
Сбить спесь с возгордившегося мальчишки: ситхам свойственно бывать ослепленными тщеславием, и тогда их можно поймать и ранить, как это случилось, например, с Дартом Вейдером.
Но не на этот раз.
Но не с этим человеком.
Темная сторона, наполнявшая разум Эвана, подпитывающая силы Фреса, не затмевала его сознания и не лишала его контроля над ситуацией. Смеющийся, зубоскалящий, он видел все, и ни малейшая деталь не ускользала от внимательного взгляда его серых холодных глаз.
Вместе с ударами сайбера Фрес обрушивал на старика чудовищные по своей силе удары Силы, и каждый его выпад, каждый его удар был внезапен именно этим придется ли телу сдерживать натиск молодого соперника, или же еще и сметающая все на своем пути лавина Силы обрушится на дрожащие от усталости и боли руки?
Я знаю твой Ниман! крикнул сенатор, переводя дух и наблюдая, как ситх неторопливо прохаживается мимо, ухмыляясь и размышляя, как бы еще удивить старика. В этом весь ты все, и вместе с этим ничего! Ты не способен удивить меня, не старайся! Ты стал сильнее, но остался все тем же!
Фрес хохотнул, озорно блеснув глазами, и закивал головой, соглашаясь. Несмотря на браваду джедая, ситх словно чувствовал, как у сенатора горят натруженные ладони, как ломит плечи, которым пришлось сегодня сдержать так много беспощадных ударов, и как тянут старые раны, спрятанные надежно под одеждой.
Как это по-джедайски, заметил Фрес, все так же неторопливо прогуливаясь возле замершего сенатора. Ситх словно нарочно давал сенатору передохнуть, перевести дух, еще больше подчеркивая свое превосходство. Бросаться оскорблениями, выводя соперника из себя и обращая против него же самого его Силу, когда своей недостаточно. И совсем не по-джедайски признать, что слаб, серые глаза фанатично разгорелись, в них промелькнул ледяной ад. Я в последний раз предлагаю тебе уйти. Я слишком долго был добр к тебе.
Лицо Джейкобса исказилось, губы нервно задергались от еле сдерживаемого гнева.
Ты-ы?! Добр?! Ко мне?! Что ты возомнил о себе?! прохрипел сенатор, и в его голосе проскользнула лютая злоба, такая, какой с лихвой хватило бы и на пару ситхов.
Я возомнил?
А ты? Отчего ты даже не допускаешь мысли о том, что я могу быть сильнее тебя? Потому что сам хотел бы превосходить меня, но не можешь? И хочешь остаться первым хотя бы в своих мыслях?
Фрес поднял торжествующий взгляд на сенатора, глянул ему прямо в глаза, и усмехнулся, глядя, как на лицо отца наползает темная тень гнева и дрожь бессилия.
Ты хорошо научил меня, Учитель, отчетливо произнес Фрес, и в его голосе проскользнул ледяной острый яд. Лучше чем кто-либо. Лучше чем кого-либо. Я благодарен тебе за это. Именно ты, ситх указал на отца рукой, сделал меня таким, какой я сейчас есть, Учитель.
Эти простые слова, казалось, ужалили старика в самое сердце, и он, взревев, яростно накинулся на Фреса, обрушив на него всю свою мощь, всю Силу, все свое умение, откинув вмиг нерешительность, жалость и всякие мысли о том, что перед ним стоит не враг, не безликий ситх, нет а сын, его сын, которого не хотелось ни калечить, ни убивать.
Он хотел достичь: хотел ранить, хотел убить, уничтожить этот вечно жгущий его стыд и гложущее разочарование сына, взявшего от отца все, но не оправдавшего надежд, и обратившего все знания не в то русло.