Сенатор мигнул, и по его покрасневшей, раскаленной щеке стекла слеза.
Он неуверенно двинулся, словно хотел ступить вперед и обнять, обхватить сына, вернувшегося домой, прижать его к себе, но не стал делать этого.
От внимательных глаз старика не укрылась одна важная деталь.
В опущенной вдоль тела руке, в ладони, между большим и указательным пальцами, предательски поблескивал сайбер, прижатый к задней поверхности рукава.
Вот почему никто не поднял тревогу.
Поднимать ее больше некому.
Все мертвы.
Ты пришел убить меня! выдохнул сенатор, потрясенный, не сводя взгляда с предательского блика на металле, играющего между пальцами Эвана-Фреса. Ты всех убил! Ты!
Вмиг все стало на свои места.
Эван, опершийся ладонью о колено, не притворялся. Он действительно переводил дух, отдыхал. Может, он и не очень устал, отнимая жизни у охраны сенатора, но зачем тратить лишние силы?
Если честно, все так же ясно улыбаясь, ответил Эван, глядя на потрясенного, убитого горем отца, то я даже не знал, куда и к кому шел.
Какое счастье, что мать
не дожила!..
У тебя странное представление о счастье, отец, юноша чуть усмехнулся. Отец побагровел до самых бровей, казалось, даже его высокий гладкий лоб налился черной больной кровью.
Я! Не учил! Тебя! Этому! выкрикнул он гневно, и Эван вмиг распрямился и сделал шаг вверх по лестнице, отчего вся группа людей, замерших на верхней площадке, интуитивно сделала шаг назад, отшатнувшись от угрожающего пришельца.
Не учил? вкрадчиво спросил Эван, и в его серых глазах сверкнула ненависть. Пальцы его чуть дрогнули, и длинный сайбер скользнул ниже, ладонь сжала самую его середину. А чему ты учил меня, Учитель? Разве не защищать закон и порядок? Жертвуя собой? Служа идеалам джедаев?
Не смей называть меня Учителем! взревел сенатор, корчась от гнева, потрясая кулаками.
Как скажешь, Учитель.
Сенатор, усилием воли крепко сжав трясущиеся губы, не позволяя ни слову выскользнуть из них. Его горящие глаза метались, всматривались в знакомые черты, и не находили в них того, кого он когда-то называл сыном.
Да, я учил тебя защищать закон и порядок, произнес он, наконец, подавив в себе желание кричать, изрыгать проклятья и ругательства.
Эван-Фрес вновь безразлично пожал плечами.
Сейчас закон и порядок это Император, небрежно заметил он. Император сейчас законная власть.
Но какой ценой, каким путем!
Это неважно, повышая голос и поднимаясь еще на ступень, произнес Эван-Фрес. Итог один. Император власть и закон, и я выбрал свой путь. Я буду служить Императору. Ничего личного.
Жалкий вырожденец! прохрипел сенатор, терзая ворот своей одежды, разрывая ткань, выпуская белые неопрятные клочья белья наружу. Раб, щенок! Ты жалкий служка, готовый выполнять приказы!
Фрес снес эти оскорбления молча, и даже ясная улыбка не покинула его губ.
Я не раб, произнес он твердо и ясно, когда поток сквернословия у его отца иссяк. Я принимаю решения. Я свое решение принял; я служу Императору. Ничего личного. Впрочем, тебе еще тоже не поздно принять решение; формально, меня никто не посылал. Никто не знает, что я тут. Ты можешь собрать своих людей и уйти, я пропущу тебя. Но ты сойдешь с арены. Ты не будешь противиться воле Императора. Ты просто уйдешь. Исчезнешь. Навсегда.
Что?! Что ты сказал, щенок?!
Фрес усмехнулся, переведя взгляд на корзинку, которую нянька прижимала к груди.
Новая игрушка? со смешком произнес он, пытаясь заглянуть за белеющие в темноте пеленки. Еще одно существо, которое можно вырастить, набив голову несуществующими, мертвыми идеалами?
Не смей так говорить! Демократия это не мертвые идеалы, это
И ты готов подвергнуть опасности жизнь этого существа, перебив отца, спросил Фрес, чуть прищурившись, кивнув на корзинку, ради того, что все равно скоро умрет?
Джейкобс мельком оглянулся на няньку, тихонько подвывающую от ужаса. По лицу его прошла судорога.
Унеси Лору, тихо велел он, и женщина чуть двинулась.
Стоять! Фрес резко выкинул вперед руку, и из сайбера с гудением вырвался алый луч, указывая в грудь перепуганной няньке.
Его ясные серые глаза стали колючими, улыбка злой и отталкивающей. Он вновь перевел взгляд на отца, с наслаждением всматриваясь в гнев, отчаяние и боль, играющие в его глазах, и тихо-тихо, но очень внятно произнес:
Так что? Стоят все принципы демократии жизни одного маленького существа? Не проще ли уйти, отречься от идеалов, но сохранить жизнь дочери она ведь тебе дочь, так? Возьми ее и уходи. И все будет хорошо.
Я спасу ее, произнес сенатор дрожащим от гнева и боли голосом, но без моего закона погибнут тысячи тысяч, по одному велению твоего Императора! Я могу защитить их, понимаешь?!
Фрес пожал плечами; его лицо не выражало ничего.
Люди гибли всегда, заметил он. И во времена Республики их гибло по всей Галактике достаточно. Ты не спасешь всех; твоя идея о спасении миллионов всего лишь самообман, бестелесный призрак, бесплотная мечта. А настоящее вот оно, спит в корзинке. Возьми и исчезни.
Нет, твердо ответил сенатор, я не уйду. Ты не сможешь меня одолеть.
Сенатор неторопливо расстегнул свою темную строгую куртку, достал сайбер он носил оружие у сердца, и холодный воздух прорезал зеленый луч.