Они с Роном занимались сексом почти каждую ночь. И каждый раз в кровати Гермиона заставляла себя сосредоточиться на нем: ласкала бледную, веснушчатую кожу, пристально всматривалась в глаза, целовала. Но почему-то раз за разом ее настойчивое желание, сталкиваясь с его ограниченными возможностями, ни к чему не приводило. Гермиона постоянно сбегала в ванную, как только Рон откатывался на свою половину. А уже там, закрыв дверь, тут же начинала гладить тугой комочек плоти, пытаясь довести себя до желанной разрядки. Вот тогда, наедине с собой, она открыто и исступленно концентрировалась лишь на одном лице, которое мысленно возникало перед Гермионой в самый трепетный и сладкий момент Лицо Люциуса Малфоя.
* * *
После встречи с Шеклботом прошло уже несколько дней, когда Гермиона наконец-то получила от него сообщение. Будучи довольно занятой, она с трудом оторвалась от работы, хотя ожидание уже и стало мучительным. Как и надеялась, полученное письмо касалось Малфоя, и Гермиона
поймала себя на мысли, что, даже ожидая новостей, оказалась не готова к тому, что увидела на пергаменте.
«Дорогая Гермиона!
Я сообщил Люциусу Малфою о том, что ты согласилась вести часть его реабилитационной программы, касающуюся знакомства с миром маглов. Он заявил, что примет любой, подготовленным тобою, план и появится здесь в четыре часа пополудни ближайшей пятницы для первой встречи. Надеюсь, ты достойно подготовилась к работе с ним, и желаю удачи.
Еще раз хочу поблагодарить за то, что согласилась заняться этим необычным заданием, и повторяю: в любое время, если ты почувствуешь дискомфорт или какую-то угрозу в присутствии Малфоя, мы прервем ваше общение.
Всегда к твоим услугам,
Кингсли Шеклболт»
Внутренности дернулись и сжались в тугой болезненный узел. Хотя мысли о встречах с Люциусом и доминировали в сознании уже несколько дней теперь, когда сам факт подтвердился, это захватило врасплох, вызвав внезапную волну паники, и ее вдруг охватила неуверенность.
Снова перечитав пергамент, она несколько раз глубоко вздохнула. Послезавтра. Послезавтра он будет здесь, в ее кабинете, будет сидеть в нескольких шагах. Кожу начало покалывать, и знакомый жар уже начинал разгораться где-то глубоко внутри. Опасения, охватившие минуту назад, уже перестали волновать, остался лишь жар...
В конце концов, отложив письмо в сторону, Гермиона попробовала сосредоточиться на груде привычных рабочих документов, лежащих на столе. Пыталась, как только могла, но, не сумев прочитать ни слова, поняла, что работать сегодня, увы, не сможет.
Собрав пергаменты, она аккуратно сложила их в сумку и вышла из кабинета. Только что пробило три часа, поэтому пришлось сказать Ормусу, что ужасно разболелась голова, и она хотела бы поработать с документами дома. Не задавая лишних вопросов, тот позволил ей уйти, и Гермиона стремительно покинула министерство.
Квартира была пуста, Рон предупредил, что сегодня задержится: с тренировок в Хогвартсе он всегда возвращался позднее обычного. Опустив сумку, какое-то время Гермиона стояла посреди комнаты, недоумевая, что же теперь делать. Схватила себя за волосы, дернула. Потом бесконечно долго смотрела в пустоту. И наконец начала мерить шагами собственную гостиную. Вперед, назад. Вперед Назад
«Как мне приветствовать Люциуса? Как вести себя с ним, особенно после того, что произошло в опере? О чем спросить для начала? Вспомнить ли о Драко? Упоминать ли Нарциссу?!»
Казалось, она тонет в собственных мыслях. Гермиона уже и так тщательно подготовилась, составив кучу вводных вопросов, но сейчас, когда первая встреча стала неизбежной, она сомневалась, хватит ли выдержки, чтобы остаться рядом с этим человеком спокойной и здравомыслящей. Понимала: чтобы начать распутывать его тайну, она должна будет произвести нужное впечатление, и надеялась, что удастся не выглядеть, словно сбрендившая, как только он войдет в кабинет.
Ощущая все нарастающее беспокойство, Гермиона уже несколько часов не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса Малфоя, когда услышала, как открывается дверь. Возвратился Рон. Тепло и нежно она приветствовала его, хотя и не так пылко, как в последнее время. И надо сказать, Рон подметил это. Весь вечер он рассказывал ей о своей поездке в Хогвартс: о том, что профессор МакГонагалл поменяла обстановку спален; о том, что на обеде в Большом Зале туда словно ураган влетел Пивз, жалуясь, что кто-то нарисовал несмываемые надписи на стенах замка. И о том, насколько позорная команда по квиддичу играет сейчас за Гриффиндор. Он болтал, почти не останавливаясь, и в другое время Гермиона внимательно и с удовольствием бы слушала новости о любимой старой школе, но вот сейчас... Нет, она, конечно же, была рада, что болтовня Рона отвлекает ее от другого. Ночью они снова занимались сексом, на сей раз по инициативе самого Рона, и это снова было быстро и скучно, как всегда
А когда вскоре, он с глухим стоном кончил и повернулся к ней спиной, неудовлетворенную и на этот раз Гермиону впервые кольнула мысль: а что, в самом деле, она испытывает к Рону?
«Мерлин! Он совершенно не виноват в том, что последние недели, начиная со встречи во «Флориш и Блотс», водоворот моих эмоций, увы, не касается его... Это я так откровенно поглощена другим мужчиной, что даже к оргазму приводят мысли именно о нем И все же Рон мой самый лучший, самый надежный друг, и я по-прежнему отношусь к нему с теплотой и нежностью. Должна ли я стыдиться того, что теперь влечет к другому? И тем более трусливо скрывать это...»