вагона. Третий не был задет. Никто из нас, находившихся в нем, не пострадал.
Я подбежала к девушке, наполовину заваленной обломками, и помогла ей выбраться. Она отделалась только царапинами, но была страшно перепугана. Все бросились вытаскивать раненых. Мы разбирали завал голыми руками. Те, кто был в состоянии подняться, ковыляли к дороге. Они сбились в кучу, как раненные птицы. Прошла целая вечность, пока принесли воду и тряпки. Теперь мы могли, по крайней мере, обмыть и перевязать раны. Раненые стонали, просили воды и в отчаянии звали своих сестер и друзей.
Ципи, Ципи, где ты? звала слабым голосом какая-то девушка, залитая кровью, ее только что отрыли из-под кучи камней.
Здесь я! закричала Ципи, счастливая, что ее сестра жива.
Грудь очень болит.
Лежи спокойно. Может быть, сломано ребро. Вот-вот приедет «скорая помощь».
«Скорая помощь» приехала, но раненых не разрешили поместить в нее, только мертвых. Появился Шара, которого известили о происшествии, и он начал отдавать приказания. Раненых он приказал уложить в непострадавшем вагоне и отвезти обратно в лагерь. Им будет оказана помощь в лазарете, они либо поправятся, либо умрут.
Нас долго пересчитывали, раненые стонали и кричали. Многие громко плакали. Откопали женщину без признаков жизни. «Мама, мама!» кричала ее тринадцатилетняя дочь, которой мы все завидовали, что с нею была мать. Теперь мы жалели ее. Потерять мать теперь было еще хуже, чем раньше, вместе со всеми. Она обнимала и целовала мать, причитая: «Мама, мама, ты не должна умереть! Ты не можешь оставить меня! Посмотри на меня, мама!» Ливи подошла к ней и попыталась ее успокоить. Только тогда я заметила, что девочка тоже ранена, ее рука висела безжизненно, возможно, из-за перелома. Откопали другое безжизненное тело. Это была Вера. Я не верила своим глазам. Вера, с которой я разговаривала полчаса назад. Не может быть, что она мертва. Ран не было видно, и я попробовала сделать ей искусственное дыхание, но безрезультатно. Она была мертва. Ее молитва была услышана.
Канун Нового года.
Какая разница? прозвучало с другой койки.
Люди надевают все самое лучшее и готовятся к обеду, откликнулась третья девушка.
Ты помнишь, как было весело? сказала Магда.
Только год тому назад, ответила Тери, а кажется будто это было в другой жизни.
Девушки пробудились от апатии и вступили в разговор. Каждая о чем-то вспоминала. Каждой хотелось рассказать о том, что было в канун прошлого Нового года, поделиться счастливыми воспоминаниями.
Помните, что было на обед?
Петер всегда приносил много пива.
Я была влюблена в Петера. Где он может быть теперь? Как ты думаешь, он жив?
Конечно, он молод и силен.
Помнишь мою розовую шелковую блузку с оборочками? Она мне так шла! В прошлый раз я была в ней на Новый год, сказала Ольга, красавица Ольга, которая теперь сидела согнувшись, худая, с колючим ежиком на голове.
Какое счастье, что она не может видеть себя теперь, подумала я. В прошлом году она была королевой бала.
Неужели это было только год назад? спросила Божи, сестра Ольги. Кажется, что прошла целая жизнь.
Вечность в одном мгновении, сказала Магда, у которой всегда была наготове цитата. Хотя Блэйк имел в виду совсем другое.
Они болтали. Я слушала. Меня тоже одолевали воспоминания, но мне было бы слишком больно выразить их словами. Я начала понимать Данте: «Nessun maggior dolor». Нет большей муки, чем вспоминать о счастливом времени, будучи в горе.
Прозвучал свисток, и лампы погасили. Нам не хотелось спать, и мы зажгли сальную свечу, которую кому-то удалось достать. Мы сидели на корточках и предавались воспоминаниям. Воспоминания чередовались со стихами и рассказами. Каждая вносила свою лепту.
Рожи запела. У нее был мягкий, красивый голос, некоторые девушки стали подпевать. Все заплакали, когда Рожи пела о бедной маленькой девочке, одетой в лохмотья и продававшей на морозе спички прохожим.
Бельц, мой маленький город, где ты? раздалось печально на еврейском языке с одной из нар. Другой голос запел «Моя еврейская мама».
Когда мы вволю наплакались и спели все песни, кто-то спросил:
Каким будет 1945 год?
Таким же, как 1944.
Как вы думаете, будем мы здесь в
канун следующего Нового года?
Мы никогда отсюда не выйдем.
Может быть, нас не будет в живых.
Мы наверняка умрем с голоду, или нас отошлют обратно в Освенцим.
Как вы можете говорить такие глупости? неожиданно отрезала я. И добавила убежденно: Конечно, мы выйдем отсюда.
Когда? спросила Сюзи.
Не задумываясь, я ответила:
Пятнадцатого апреля.
Девушки вскочили со своих мест и окружили меня. Неожиданно для себя самой я стала оракулом.
Это правда?
Откуда ты знаешь?
Ты обещаешь?
Это когда кончится война?
Вопрос следовал за вопросом. Все смотрели на меня с удивлением и восторгом. Кто-то спросил опять:
Война к тому времени кончится?
Война не кончится, но мы будем свободны, снова ответила я, не думая.
Они смотрели на меня с недоверием, стараясь поверить. Все вдруг умолкли и задумались.