На лице тетрарха промелькнула тень узнавания.
Ты дочь Матфея, которая обручилась с Нафанаилом бен-Хананией. Без одежды я не сразу вспомнил тебя. Он шагнул ко мне. Посмотри на это лицо, заговорил он, обращаясь к Фазелис, словно я была изваянием, предназначенным для созерцания и обсуждения.
Оставь ее, бросила Фазелис.
Само совершенство: большие, широко посаженные глаза, высокие скулы, пухлые щеки. А рот никогда не видел ничего красивее. Он подошел ближе и большим пальцем обвел мою нижнюю губу.
Я свирепо уставилась на него. «Чтоб ты охромел, ослеп, оглох, онемел и лишился мужской силы».
Палец скользнул по щеке, пополз вниз к шее. А если я сбегу, что тогда? Пошлет ли он за мной солдат? И решится ли на что-нибудь похуже простого поглаживания по лицу? Я замерла: если вытерплю, возможно, он от меня отстанет.
Будешь позировать моему художнику, он сделает набросок твоего лица.
Хочешь изобразить ее лицо на мозаике? спросила Фазелис, оборачиваясь тканью.
Да, подтвердил Антипа. Юное и чистое. То что надо.
Я не позволю изобразить себя на мозаике. Мои глаза встретились с его крысиными глазками.
Не позволишь? Я твой тетрарх. Однажды меня назовут царем, как прежде моего отца. Я заставлю тебя, если пожелаю.
Фазелис встала между нами.
Принудив ее, ты оскорбишь ее отца и жениха. Решать тебе. Тетрарх ты.
Было видно, что она умеет справляться с его капризами.
Тетрарх стиснул ладони, словно обдумывая ее слова. Пока длилась короткая пауза, я размышляла, следует ли мне предъявить себя миру не с помощью писаний, но в кусочках битого стекла и мрамора. Могло ли видение, в котором мне явился образ моего лица на диске крошечного солнца, относиться к мозаике во дворце Антипы?
Я ухватилась за край скамьи, и тут в голову мне пришла идея. Не раздумывая о возможных последствиях, об опасностях, которые могли подстерегать меня в будущем, я вздохнула и сказала:
Мое лицо будет на мозаике, но при одном условии. Вы должны освободить моего брата, Иуду.
Антипа захохотал, а Фазелис опустила подбородок, пряча улыбку.
По-твоему, я должен отпустить преступника, который участвовал в заговоре против меня, из одного лишь удовольствия лицезреть твой образ на полу моих бань? поинтересовался тетрарх.
Да, усмехнулась я в ответ. Брат будет благодарен и прекратит мятеж. Родители станут благословлять тебя, народ назовет тебя милосердным.
Последние слова попали в самую точку. Тетрарха презирали его же люди, а он жаждал титула царя иудейского, который принадлежал его отцу, правителю Галилеи, Переи и всей Иудеи. Антипа пережил горькое разочарование, когда отец разделил царство между тремя сыновьями, причем ему досталась меньшая часть. Не снискав отцовского благоволения, Антипа днями напролет
искал одобрения Рима и любви своего народа. Однако не получил ни того, ни другого.
Возможно, она права, Антипа, заметила Фазелис. Подумай об этом. Можно ведь сказать, что твое милосердие знак благоволения к жителям Галилеи. Это может расположить их сердца к тебе. Они станут осыпать тебя похвалами.
От матери я научилась искусству обмана. Я скрывала наступление зрелости, прятала чашу для заклинаний, зарыла свои записи, придумывала поводы, чтобы встретиться с Иисусом в пещере, но именно отец надоумил меня, как заключить презренную сделку.
Освободить мятежника было бы великодушным поступком с моей стороны, закивал Антипа, соглашаясь. Неожиданным и даже ошеломляющим жестом, что привлечет ко мне еще больше внимания. Я объявлю об этом в первый день недели. Он повернулся ко мне: А на следующий день ты начнешь позировать.
Я начну, когда увижу Иуду собственными глазами, и только тогда.
XXVII
Брат, сказала я.
Ты должен благодарить сестру за свое освобождение, подхватила мать.
Мне ничего не оставалось, кроме как посвятить родителей в свой план: я не сомневалась, что Антипа заговорит об этом с отцом. Но Иуде знать о моем вмешательстве было не обязательно. Я умоляла родителей сохранить все в секрете от него.
Мое соглашение с Антипой оставило отца довольно равнодушным он хотел лишь порадовать тетрарха, но мать, как и следовало ожидать, ликовала. И только Йолта, милая Йолта, расцеловала меня в обе щеки.
Я боюсь за тебя, дитя, заговорила она, выказывая признаки некоторого беспокойства. Будь осторожна с Антипой. Он опасен. Никому не проболтайся о мозаике. Дело может обернуться против тебя.
Пока мать излагала эту причудливую историю. Иуда сверлил меня здоровым глазом, то и дело щурясь.
Твое лицо поместят на полу римских бань, чтобы Ирод Антипа и его приспешники могли ухмыляться, глазея на тебя? спросил он. Лучше бы ты оставила меня гнить в Махероне.
На следующий день Ирод Антипа прислал за мной.
Меня усадили на низенький трехногий стул в фригидарии. С помощью шнура и колышка мастер очертил большой круг, по крайней мере три двойных римских шага в диаметре, а затем принялся делать набросок моего лица на полу тонко оточенным угольным стержнем. Он стоял на коленях, сгорбив спину и старательно работая над рисунком. Иногда он стирал линии и начинал все сначала. Мастер выговаривал мне, когда я начинала шевелиться, вздыхала или закатывала глаза. Позади него подмастерья дробили стеклянные диски, превращая их в разноцветные тессеры с ровными гранями красные, коричневые, золотистые и белые, каждый размером с ноготь большого пальца младенца.