Я тяжело вздохнула.
По-моему, я тебе не очень-то по душе, вдруг выпалила Тавифа.
От ее прямоты я подавилась кусочком миндаля и так закашлялась, что моей собеседнице пришлось наклониться ко мне и как следует стукнуть по спине.
Прости, извинилась она, вечно я ляпну, не подумав. Отец говорит, что умом я слаба, а язык у меня и того хуже. Она испуганно посмотрела на меня; в глазах уже стояли слезы.
Я обняла ее за плечи:
Это мне следовало бы просить прощения. Я была груба с тобой. Сегодня утром я собиралась на прогулку по холмам, и твой визит застал меня врасплох. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать «все испортил».
Она утерла щеки рукавом, кривя губы в недоверчивой улыбке.
Я рада тебе, добавила я, почти не покривив душой. Мне было стыдно, и захотелось приободрить Тавифу. Спой мне. Обещаю, что не стану читать.
В комнате не осталось ни одного свитка, которым я могла бы соблазниться, но мне и правда хотелось услышать ее голосок.
Лицо девушки засияло, и комната наполнилась нежными звуками песни, которую женщины исполняли, встречая жениха перед свадьбой:
Я считала Тавифу пустой, но, возможно, она была всего лишь простодушной. Юной девушкой, только и всего. Девушкой, которая хотела бить в тимпан и петь. Той, кем не была я. И тут мне открылась истина: я ненавидела в Тавифе то, чего не хватало мне самой.
«Ты слишком серьезная», сказала она.
Позабыв о ноющей лодыжке, я вскочила и запела с ней вместе, мы кружились по комнате, пока у нас не потемнело в глазах и мы с хохотом не повалились на пол.
План вернуть Тавифу в мою жизнь сработал, хоть и не так, как задумывала мать. Ничто не отвратило бы меня от занятий или прогулок, но пела я теперь с гораздо большим удовольствием.
X
Даже Йолта вставала с постели раньше обычного послушать новые творения Тавифы. В такие дни тетя приносила с собой египетский музыкальный инструмент под названием систр и встряхивала им в такт мелодии. Тавифа расплетала темные косы и, нисколько не смущаясь, в танце показывала историю, о которой пела. У нее было ладное, гибкое тело; брови на красивом лице изгибались крутой дугой. Движения Тавифы завораживали, словно перед нами извивалась струйка дыма, от которой невозможно было отвести взгляд.
Однажды утром Тавифа напустила на себя заговорщицкий вид.
Сегодня мы станцуем вместе, весело объявила она.
Я запротестовала, но она лишь фыркнула в ответ:
Выбора у тебя нет: я сочинила песню, которую нужно исполнять вдвоем.
Раньше мне не случалось танцевать. Ни разу.
О чем твоя песня? спросила я.
Мы будем двумя слепыми девушками, которые притворяются зрячими, чтобы не потерять женихов.
Мне затея показалась дурацкой.
А нельзя нам быть слепыми и притворяться зрячими, чтобы удержать своих учителей?
Ни одна девушка не станет разыгрывать столь изощренное представление ради какого-то наставника.
А я бы стала.
Подруга закатила глаза, но я видела, что она скорее удивлена, чем рассержена.
Тогда представь, что ты помолвлена с учителем, предложила она.
Мысль о том, что две дороги путь долга и путь желания могут сойтись воедино, показалась мне невообразимо прекрасной.
Пока мать хлопотала во дворе, мы проскользнули в ее спальню и открыли окованный медью сундук, чью дубовую крышку украшал узор из переплетенных кругов. Тавифа выудила оттуда шарфы рубинового цвета и повязала их нам на бедра. Порывшись в мешочках, она нашла палочку сурьмы и нарисовала мне поверх закрытых век два вытаращенных глаза, а когда настала моя очередь сделать то же самое, меня разобрал такой смех, что я случайно прочертила подруге темную полосу до виска.
Станем танцевать с закрытыми глазами, словно мы совершенно слепые, но вид у нас будет как у зрячих.
На дне сундука Тавифа наткнулась на материну деревянную шкатулку с драгоценностями. Неужели мы посягнем даже на украшения? Я боязливо оглянулась на дверь, а Тавифа тем временем выбрала себе ожерелье из сердолика. Мне досталось другое из ляпис-лазури. Еще она водрузила нам на головы золотые диадемы с аметистами и унизала пальцы золотыми кольцами:
Мы слепы, но это не значит, что мы должны выглядеть уродинами.
Дерзкие руки моей подруги нашарили флакон духов, она открыла его, и резкий запах тысячи лилий заполнил комнату. Нард, бесценный аромат.
Не трогай, остановила я ее, он слишком дорогой.
Разве мы, бедные слепые девушки, не заслужили каплю нарда? Она моргнула, и глаза, которые я нарисовала ей на веках, умоляюще воззрились на меня.
Я уступила без боя. Тавифа смочила палец ароматным маслом и дотронулась до моего лба, как делают матери, когда дают имена своим детям:
Нарекаю тебя Аной, подругой Тавифы. Она хихикнула, так что трудно было понять, шутит она или говорит всерьез, но потом она посмотрела мне прямо в глаза и снова повторила: «Подругой Тавифы», и я поняла, что это не просто шутка.
Теперь
твоя очередь, сказала она.
Я погрузила палец в нард и коснулась ее лба:
Нарекаю тебя Тавифой, подругой Аны.
На этот раз она не засмеялась.