Увы, придется что-то оставить, раздался голос Йолты. Пустой сундук вызовет подозрения. Твои родители полагают, что он набит доверху. В ином случае они перевернут вверх дном весь дом. Она извлекла из-за пазухи два мешка из козлиной кожи: Возьми столько, чтобы поместилось сюда. Ее взгляд был тверд.
Наверное, палетку, доску для письма и большую часть чернил придется оставить?
Тетя поцеловала меня в лоб:
Поспеши.
Я выбрала истории позабытых женщин, пожертвовав остальным. Тринадцать свитков вошли в похожие на соты ячейки мешков, от которых исходил чуть слышный запах хлева. В последнюю ячейку мне удалось запихнуть два флакона чернил, два тростниковых пера и три листа чистого папируса. Завернув козлиные кожи в выцветшее, а некогда пурпурное платье, я перевязала сверток кожаным шнуром и вложила в руки Йолты.
Погоди, вдруг спохватилась я, возьми и мою чашу для заклинаний. Боюсь, как бы родители не наткнулись на нее.
Я быстро обмотала чашу льняной тряпицей и добавила ее к узлу. Красная нить так и осталась лежать на дне.
Спрячем у меня, заговорила Йолта, но долго держать эти вещи в доме небезопасно.
Пока я рассовывала свои записи по мешкам, мне в голову пришла мысль, как избавиться от заточения, и я попыталась облечь ее в слова:
Завтра, когда придут родители, изображу раскаявшуюся дочь. Признаю, что была непокорна и упряма. Буду молить о прощении. Уподоблюсь профессиональным плакальщицам, которые напускают на себя притворную скорбь и воют на могилах чужих людей.
Йолта с минуту не сводила с меня изучающего взгляда.
Только постарайся не переиграть. Слезы ручьем заставят родителей насторожиться, а вот тоненькой струйке, пожалуй, и поверят.
Я открыла дверь, удостоверившись, что Шифра по-прежнему спит, а потом проследила, как Йолта крадется мимо нее с моими бесценными сокровищами. Когда-то моя тетя нашла путь к свободе. Найду его и я.
VIII
Отец развернул контракт и прочел его мне:
Я, Нафанаил бен-Ханания из Сепфориса, обручаюсь с Аной, дочерью Матфея бен-Филипа Левита из Александрии, в третий день месяца тишрей, тем самым подтверждая наше намерение вступить в брак без принуждения согласно закону раввината.Обязуюсь выплатить отцу невесты сумму в две тысячи динариев и передать двести талантов наилучших фиников из первого урожая моего сада. Обязуюсь обеспечить кров, пищу и одежду указанной Ане, а также ее тетке. В обмен на это всякое попечительство над указанной Аной переходит ко мне в тот день, когда она переступит порог моего дома, где будет выполнять все обязанности, предписанные супруге.
Расторжение контракта возможно только в случае смерти или развода вследствие слепоты, хромоты, кожной болезни, бесплодия, беспутного поведения, непослушания или прочих проступков указанной Аны, которые вызовут мое неудовольствие.
Указанная Ана войдет в мой дом с наступлением третьего Шаббата четвертого месяца от сегодняшнего дня.
Отец протянул документ мне, чтобы я сама смогла прочесть его. Внизу я увидела большие, грубо выведенные буквы, которые словно бы вгрызались в пергамент: подпись Нафанаила. Имя моего отца было начертано строгим почерком придворного писца. Самым последним засвидетельствовал документ рабби Шимон бар-Йохай, слепой инструмент в руках отца. Его подпись была такой мелкой, такой скромной, что я невольно почувствовала весь позор, который принесло ему участие в сговоре.
А теперь дело за тобой. Ты должна подтвердить согласие на брак. Мы ждем. Мать предостерегающе приподняла бровь.
Я потупилась. Сжала руки на груди. Подпустила дрожи в подбородок. Правильно. Вот вам смиренная и покорная дочь.
Согласна, подтвердила я. А потом, гадая, не передумают ли родители насчет моего сундука, добавила: Говорю от всей души.
Однако они не передумали. Вместе с Шифрой в комнату вошел один из солдат, сопровождавших нас на рынок. Мать откинула крышку сундука и принялась осматривать содержимое, покачивая головой.
Ты столько времени провела за письмом, заметила она. Вот уж не думала, что результат окажется таким скромным.
В затылке у меня тревожно засвербело.
Как бы то ни было, с этой бессмыслицей покончено, заявила мать. Теперь ты помолвлена. Мы надеемся, ты выбросишь прежнюю дурь из головы. Крышка сундука захлопнулась с оглушительным грохотом.
Отец приказал вынести сундук на двор. Когда солдат взвалил поклажу на плечо, я вновь попыталась вызвать слезы, но облегчение оттого, что я спасла самые драгоценные записи, было слишком велико, и у меня ничего не вышло. Мать, которая все это время наблюдала за мной, опять вскинула бровь, на этот раз с любопытством. Ее нелегко было провести, мою матушку.
Расставшись с Йолтой прошлой ночью, я некоторое время размышляла, где бы спрятать драгоценный пурпурный сверток: здесь, в доме, под носом у матери, свитки были в опасности. Мне вдруг вспомнились пещеры на склонах холмов, окружающих долину, места, которые я еще девчонкой облазила вдоль и поперек вместе с Иудой. На протяжении веков в этих пещерах хоронились от недоброго глаза не только люди, но и семейные богатства, запрещенные книги. Было лишь одно затруднение: чтобы спрятать там свитки, придется выпросить у отца позволения прогуляться по холмам просьба весьма необычная.