- Его отделили от свиты, изъяли из дворца и перевели в пустующий дом в китайской Половинке. Но теперь он опять в своем зимнем дворце под китайской охраной.
- Мы спасем живого Будду, - сказал барон.
- Зажги костры ночью на святой горе, - сказал лама,- чтобы устрашить китайцев.
Едва ламы, поклонившись, удалились, как барон начал оживленно потирать руки.
- Не будем спешить со штурмом, - сказал он, - открытых столкновений избегать. Будем вести планомерную кампанию. Заставлять противника пребывать в постоянном напряжении. Господа, арест Богдо Гэгена сулит нам большие выгоды. Китайцы думают: вот, мол, мы арестовали самого Бога - и ничего, все в наших руках. Перед военной силой пасует даже Божество - так они мыслят. О, нет, результат будет противоположным. Арестовав Богдо, они надеялись оборвать его связи с ламством и мятежными князьями и совершили роковую ошибку. С Божеством нельзя обращаться, как с человеком. Кажется, уж кто-кто, а китайцы должны это понимать. Те из них, кто читал Конфуция. Но кто из нынешних читал Конфуция? Арестовав Будду они действовали с примитивным западным рационализмом, западной прямолинейностью, отрицающей мистицизм. Не случайно я приравниваю китайских американизированных республиканцев к русским большевикам, всех этих европеизированных китайских чиновников и генералов. Корень зла в обоих случаях уходит в гнилую почву европейской культуры.
На протяжении ликующего монолога мы, офицеры штаба, стояли молча. Наконец, генерал Резухин, тоже бывший с нами, не выдержал, спросил:
- Ваше превосходительство, что нам предпринять? Какие планы?
- Разве вы не поняли, генерал, - ответил барон, - ничего не предпринимать, ждать на Богдо Уле. Богдо Ул неотделим от имени Чингиз-хана. Здесь юный Тимучин спасался от врагов и приносил жертвы спасавшим его духам гор. По совету лам надо разжечь на горе гигантские костры. Этим кострам я придаю мистическое значение. Жечь костры из ночи в ночь.
43. Сцена
Ночью запылали огромные костры.
- Посмотрите, - говорил барон, - как ярко пламенеют костры на темном фоне неба. Их зловещие отблески на снежном покрове священной горы панически настраивают китайских солдат и прочих китайцев, которые сейчас не спят и видят горящих демонов, - он засмеялся, - пусть думают, что я приношу мистические жертвы духам, хозяевам горы, чтобы они послали всякие беды на тех, кто оскорбил Богдо. Я солью себя со священной горой, стану олицетворением ее волшебной силы. Сам Чингиз-хан, чье второе пришествие ожидается, стоит за моей спиной. Обстреливать священную гору китайская артиллерия побоится. Я же начинаю психологическую войну. В город засылать монголов-разведчиков не столько для разведки, сколько для распространения ложных слухов. Пусть говорят, что я жду подкрепления, в город движутся несметные
монгольские ополчения, японцы, капелевцы, хунхузы, кундхуны, кто угодно, - он засмеялся.
- Страх зародится в китайских кварталах, проникнет в казармы, достигнет полковых штабов. Пусть все ждут каких-то знамений. Такое знамение последует. Скоро я сам явлюсь в город и не ночью, а среди бела дня. Вы поедете со мной, есаул.
44. Сцена
Ярким солнечным зимним днем барон в монгольском одеянии, красно-вишневом, в белой папахе на своей белой кобыле спустился с горы и, минуя китайских часовых, въехал в город. Я сопровождал его, понимая бесполезность сопротивления безумию барона. На мне тоже была монгольская одежда. Мы проследовали ургинскими улицами среди толпы граждан. На центральном базаре Захадар в сдобном ряду барон остановился, слез с лошади и велел слезть мне.
- Позавтракаем, - сказал он. Косясь на китайские патрули, на вооруженных солдат, я с трудом проглотил жирное жареное тесто. Барон же ел с большим аппетитом. Потом у трактира, где висели бараньи туши, мы выпили водки.
- Исключение, - усмехнулся барон.
На базаре барон купил засахаренной брусники и сладости.
- Для храмовых жертв, - шепнул он мне.
Мы вошли в один из буддистских храмов. Перед бронзовым Буддой трещали свечи. Барон положил на медную жертвенную тарелку деньги и сладости. Я тоже положил деньги и обрядовое печенье, которое купил в храме. Барон стоял перед бронзовым Буддой, шевеля губами, молился. Потом мы вышли, сели на лошадей и поехали по главной дороге.
- Это Половинка, - сказал барон. - Тут резиденция китайского командующего.
Въехав во двор, барон, не спеша слез с лошади, подозвал рукой одного из охранников и сказал по-китайски:
- Держи за повод моего коня.
Обойдя вокруг дома, откуда сквозь открытую форточку доносились звуки рояля, барон вернулся, подтянул подпруги у седла, сел верхом и, не торопясь, выехал со двора. Наглость барона передалась и мне. Я несколько успокоился, подействовала и водка.
- Наверное, сам Сюй Чен бренчит на рояле, - усмехнулся барон, - я слышал, он щеголяет европейскими манерами и бренчит на рояле в клубе. Его чиновники устроили клуб для столичного бомонда всех национальностей. В том числе и для жидовских интеллигентов и коммерсантов. Правда ли это, есаул?
- Да, - ответил я, - лазутчики доносят, устроили клуб и даже разыскивали в городе бильярд для клуба.