все это условность, а условностями я люблю пренебрегать, в том числе канцелярскими. Бумажные процедуры в моем штабе упрощены до предела. Одно время штабную документацию я вообще велел отправлять в печку, как тормозящую живое дело. На нестроевых должностях у меня лица не засиживаются. Долго сидеть надоедает, писать. Это Колчак - кабинетный человек, я не сижу в кабинетах.
- Колчак прислал из Омска телеграмму, - сказал Семенов, - умоляет меня двинуть хотя бы тысячу штыков на фронт. Я ответил отказом, у меня есть более важные дела, чем воевать с большевиками за пределами своих владений. Я знаю, кто бы ни победил, мне в Чите не усидеть.
- Я не вижу большой разницы между Колчаком и большевиками, - сказал Унгерн, - и те и другие губят Россию.
- Чтобы опередить Деникина и первым войти в Белокаменную, - сказал Семенов, - окружение Колчака вынудило его принять гибельный план прямого наступления на Москву через Пермь.
- На Москву надо идти другим путем, - сказал Унгерн, - через Ургу, через Монголию, этот путь Чингиз-хана. Великая Монголия - первый шаг на пути к будущему обновлению Китая, России и Европы.
- Во всяком случае, создание особого монгольского государства - это для нас запасной вариант судьбы, - улыбнулся Семенов.
- Японцы такой план поддержат, японцы давно стремятся утвердить свое влияние в центре Азии. Отсюда можно контролировать Туркестан и Тибет, через который открывается путь в Индию и Северный Китай. Колчак - человек Вашингтона, западный человек. Прямого вмешательства Запад не потерпел бы, поэтому с Колчаком надо хитрить, давать обещания, но не выполнять, делать вид, будто готовы идти на уступки.
- Я хитрить не буду, - сказал Унгерн, - когда займу Ургу, попросту арестую всех колчаковских эмиссаров. И японским паяцем тоже не стану, чтоб нити дергали японцы. Моя идея - всемонгольское государство.
- Тень Чингиз-хана является нам обоим, - сказал Семенов, - но ты видишь в Чингиз-хане потрясателя вселенной, а я - строителя империи. Однако путь у нас общий, путь Чингиза. Тем более, моя бабка по отцу принадлежит к роду князей Чингизитов. Итак, решено, готовь план наступления на Ургу. Дело наше святое, за такое дело можно и умереть.
22. Сцена
На обратном пути из Урги в купе вагона Унгерн сидел молча, глядел в окно, потом сказал:
- Судя по всему, Семенов умирать не собирается и в любых обстоятельствх имеет запасной вариант жизни. Думаю, на случай бегства у него уже приготовлены штатский костюм и деньги в банках Харбина и Нагасаки. У меня с атаманом пути разные. Мой путь прямой, тем не менее до поры до времени мы с Семеновым идем рядом. Семенов мечтает в интересах России образовать между ней и Китаем особое государство из Монголии и южной части Забайкалья. Такое государство, - говорит Семенов, - могло бы играть роль преграды, если б Китай вздумал напасть на Россию ввиду ее слабости. Это смехотворно! Создашь такого государства выгодно прежде всего Японии, а интересы России не более, чем патриотическая фраза. В этом ли патриотизм? Я заменил бы слово Россия словом Евразия. Только восстановление силы Чингиз-хана может спасти Россию и остановить гниение Запада. Скоро мы сделаем первый шаг на пути к будущему обновлению мира. Мы начинаем движение на Ургу.
23. Сцена
Дивизия была выстроена в боевых порядках. Вынесли белое знамя с тибетской свастикой.
- Это новое знамя из парчи, - торжественно сказал Унгерн, - белое знамя Чингиз-хана с тибетской свастикой, буддистским символом вечного обновления жизни. С севера в седьмом столетии по смерти Чингиз-хана по мистическому поверию ожидается явление его белого знамени, под которым евразийцы восстановят свое былое величие. По монгольскому поверию, в знамя переходит душа полководца Сульде. Явление знамени Чингиза равносильно появлению его самого.
Заиграл оркестр, вывели связанного китайца.
- По древнему обычаю, - сказал Унгерн, - приказываю освятить знамя кровью пленного китайца. Зарубить китайца у подножия знаменного древка.
Китайца зарубили шашками, обмакнули древко в текущую кровь.
24. Сцена
Дивизия шла к Урге. Унгерн появлялся то в одном, то в другом месте, отдавая распоряжения. Я, как адъютант, следовал за ним.
- Чтоб создать впечатление большого войска, - распорядился барон, - передвигаться по двое в ряд.
Колонна далеко растянулась по степи. Три орудия тащили бычьи упряжки. Пулеметы везли на монгольских тачанках, дощатых платформах, к которым крепилось дышло.
- Все лишние винтовки раздать казакам, - распоряжался барон, - отдать всякому, кто пожелает
вступить в отряд.
- Монгольских добровольцев пока немного, - ответил я, - не более двух сотен.
- А русских? - спросил барон. - Тут много русских колонистов.
- Тех совсем нет, - ответил Сипайлов.
- Проклятые! - злобно сказал барон. - Русских надо приравнять к дезертирам. Часть бойцов, главным образом, бурят отправить по кочевьям собирать ополчение.
Вскоре впереди послышались выстрелы.
- Это Резухин, - сказал барон, - он уже занял одну из возвышенностей и завязал перестрелку с китайцами. Основные силы дивизии подошли в район Урги к вечеру, когда солнце садилось. На одном из холмов барон долго смотрел на город в бинокль.