А Сорокин, значит, командует, и снимать его не собираются?
Так точно.
Полковник задумался. Петров вновь робко взмолился:
Простите меня, господа офицера. Я буду помогать вам.
А ты прощал? возмутился Калядин. В ночь на двенадцатое сколько офицеров расстрелял?
Я не участвовал. Я дежурил в Совете.
Сам не стрелял другим приказывал, сказал Солоцкий. Bce Военно-полевой офицерский суд.
Яков Александрович, назначаю вас председателем суда, сказал Шкуро с неожиданным для присутствующих удовлетворением в голосе: будто нашел весьма удачное решение сложной задачи, Выберите сами офицеров членов суда.
Обязательно включите Гензеля, категорически настоял Солоцкий. Его расстреливали в ту ночь.
Вопреки советам назойливого подъесаула включать Гензеля не следовало бы, но у полковника поднялось настроение:
Пускай заседает. Отомстит за своих.
С офицерами Шкуро попрощался дружески, с улыбкой посоветовал дать хороший отдых казакам и многозначительно добавил:
Пускай силы набирают на днях пойдем на Ставрополь.
Солоцкий, направившийся было к дверям, остановился, удивленно взглянул на командира не шутит ли? Нет, тот говорил вполне серьезно.
Вечером Шкуро сидел один и под звуки дождя, зловеще-монотонно бьющего по крыше, рассматривал карту выбирал путь на Тихорецкую, к Деникину. Здесь же, через несколько комнат, заседал трибунал, и полковник представлял, как будут под дождем расстреливать комиссара Петрова. Не проходило беспричинное раздражение, и мучительно хотелось напиться со своими кубанцами, но нельзя донесут командующему Добровольческой армией, и не будет тебе ни генерала, ничего. Тот же Слащов донесет. Или Солоцкий. Очень уж он для казака аккуратненький; лошадь напоказ, перчатки
В дверь постучали, часовой сунул голову, доложил, чего пришел господин полковник Слащов. Тот принес напечатанный на машинке приговор офицерского суда. Шкуро прочитал одно слово: «к повешению».
Утверждайте, Андрей Григорьевич.
Все члены суда были согласны?
Все.
Что говорили?
Солоцкий доказывал, что надо уничтожать всех, зараженных большевизмом, иначе Россия погибнет. Гензель о расстрелах офицеров в Ставрополе, о том, как самого к стенке ставили. Калядин о народных деньгах, которые Петров пытался передать московским большевикам. Некоторые молчали, но с приговором согласились все: повесить.
Как я могу утвердить этот приговор? задумчиво сказал Шкуро, глядя на карту. Вы написали: «Именем Кубанского народа и армии» А народ, может, не хочет, чтобы казака повесили. Положу я пока эту бумагу в стол и подумаю, а мы с тобой давай по карте посмотрим дорогу в Тихорецкую.
Светловолосый казак с большими испуганными глазами, почти его ровесник, чуть повыше ростом, будет стоять с веревкой на шее и умолять о пощаде, а по твоему приказу вышибут табуретку у него из-под ног, и нырнет Петров в смерть, раскачиваясь, хрипя, выкатывая свои странные глаза, а ты будешь думать, что в этой войне и тебя могут вот также поставить под виселицу и зачитать приговор. Хотелось отпустить этого несчастного комиссара, но хотелось и увидеть, как он будет дергаться в смертельных судорогах. Если же рассуждать, как положено казачьему командиру, народному герою, то надо исхитриться и сделать так, чтобы остаться в легендах милосердным атаманом и врага наказать по вине его.
Утром он приказал собрать офицеров и казаков по одному от взвода. День был пасмурный, большую комнату для заседаний залил мрачный сумрак. Офицеры и казаки, рассевшиеся на скамейках, казались все на одно лицо недоброе, недоверчивое. Шкуро и Слащов сидели вдвоем за председательским столом. Полковник поднялся, обвел собравшихся тяжелым взглядом.
Господа казаки, господа офицеры, сказал он негромко. Вы знаете, что мы взяли в плен красного комиссара Петрова, который был одним из представителей советской власти в Ставрополе. Бывший казачий офицер вместе с другими комиссарами проводил в городе расстрелы, обыски, грабежи. Мы взяли его, когда он вывозил из города деньги, награбленные у народа, пятьсот тысяч рублей. Военный суд под председательством нашего начальника штаба полковника Слащова приговорил вчера казачьего офицера Петрова к повешению.
Правильно!.. Так и надо!.. Комиссарам нет пощады! одобрительно зашумели казаки.
Что это за митинг? удивился Гензель.
Ему полушепотом ответил сидевший рядом Солоцкий:
Ход в генералы. По-моему не очень удачный.
Я пока не утвердил приговор, продолжал Шкуро. В нашем казачьем войске еще не казнили пленных по приговору суда. Я решил, что такую казнь можно совершить только по приговору всех казаков и офицеров. Вот я и собрал вас, чтобы вы решили: утверждать приговор или нет.
Утверждай, атаман!.. Не прощай комиссаров!.. кричали казаки.
Никто не предлагает отменить приговор? Кто против этого приговора, прошу высказаться. У нас свобода. Мы не большевики.
Нет у нас таких! крикнул Саша Мельников. Утверждайте, Андрей Григорьевич.
Нету таких? обратился полковник к собранию.
Кричали: «Таких нет!»
Дайте мне документ, обратился Шкуро к Слащову. Вот этот приговор. По вашей воле, друзья казаки, я его утверждаю.