Погоди, Саша, перебил его Шкуро. Я все объявлю. Мы восстаем под лозунгами «Долой советскую власть!», «Да здравствует Всероссийское Учредительное собрание!» Мы отпечатаем сейчас воззвание, раздадим вам и разошлем по станицам.
Мы несогласные, сказали один за другим два мужика из деревни Курсавки. Мы обещаем всем воюющим полный нейтралитет в этой начинающейся Гражданской войне.
Согласимся, Саша? спросил Шкуро.
Согласимся, Андрей Григорьевич.
Поздно вечером прискакал из Бекешевской Перваков, которому было поручено там командовать. Известия привез такие, что пришлось приглашать Слащова. Перваков доложил, что арестовал в Бекешевке всех комиссаров и трех из них расстрелял.
Шкуро вскипел. Тряс Первакова за плечи и крыл его всякими словами:
Мы не бандиты, твою мать!.. Мы, так тебя, разэтак, должны привлекать людей. Ты начал, разэтак тебя, кровавую борьбу на Кубани. Это
Это правильно, сказал Слащов. Они расстреливают, и мы должны делать кровопускание, иначе нас не будут бояться, не будут считать за повстанцев.
И еще, Андрей Григорьевич, продолжал Перваков, из Ессентуков на Суворовскую вышел отряд красноармейцев при двух орудиях. Пойдет на Бургустанскую. На станции Курсавка высаживаются эшелоны красных. Из Армавира на Невинномысскую идут эшелоны с артиллерией.
Бывший красноармеец Палихин, конечно, безоружный, с каким-то старым кинжалом оказался в толпе у станицы. Вдалеке, километрах в шести, уже постреливали красные начинали. Шкуро подъехал к станице, чтобы поднять дух стариков, старух и мальчишек, вооруженных рогатинами и пиками и даже кремневыми ружьями. Опасаясь, что полковник его узнает, Палихин замешался в толпе этих воинов. Тот подъехал, поклонился, на лице неподдельное волнение. Говорил, прерываясь, едва не всхлипывая:
Дорогие казаки и казачки! Верьте в нашу победу. Я до конца буду вместе с вами, и если суждено нам погибнуть, то погибнем вместе.
Смотрел Шкуро на толпу, поднятую им, и с искренним ужасом представлял, что будет с этими людьми в случае неудачи. Лучше самому погибнуть, чем видеть такое.
Старый казак, наверное, почувствовал настроение командира, подошел, тронул за руку и сказал:
Ваше высокоблагородие. Когда вы пришли, мы сразу поверили вам и стали на защиту казачьей вольности. Мы отдаем вам все. Делайте что нужно; мы же будем слушать вас и повиноваться. Если будет Божья воля, чтобы мы
погибли, положим наши жизни
Палихин в раздобытой казачьей папахе прятался в толпе и тоскливо думал о глупости людской: пришел мерзавец и сумел столько народу погнать на смерть не известно за что. Кто бы тронул эту старуху с рогатиной? А что теперь будет?
Хлопнуло вдали, загудело, зажужжало вверху и сотряс землю разрыв артиллерийского снаряда. Упал в поле, не причинив вреда. Следующий снаряд выбросил вверх темное пылающее месиво того, что мгновение назад было казачьей хатой. В голос завыли бабы. Следующий снаряд упал на площадь, другой опять в хату Люди начали разбегаться. Не жизнь спасать, а добро.
Эй, командир, крикнул Палихин старику, назначенному то ли ротным, то ли взводным, поскольку у него имелось какое-то старое ружье. Так наши все разбегутся. Давай вперед на помощь нашему Шкуре.
Так не было ж приказу.
Телеграфировать тебе забыли. Пошли вперед.
Ну, давайте, ребята, хучь до той ложбинки
Оттуда можно было бежать кустами к лесистым холмам, а дальше к Ставрополю, к своим. Оттуда открывалась картина сражения. Опытный солдат Палихин сразу понял, что все дело в артиллерийской батарее красных. Они били и гранатами, и шрапнелью, и войско Шкуро то отползало к ямочкам-укрытиям, то просто бежало во весь дух подальше от разрыва.
Это понимали и Шкуро, и Слащов. Они с кавалеристами стояли в укрытии за холмом. Идти в лоб на батарею, на картечь? Нет ему Шкур-Шкуранскому-Шкуро суждено возглавить Армию Свободной Кубани, стать Командующим, может быть, Атаманом Войска Подозвал прапорщика Светашова. Тот сам горячил коня, словно рвался вперед, к победе, заслоняемой беспощадным огнем красных батарей. Сказал убежденно:
Батарею надет взять, Светашов. Ты поведешь. Евренко вот-вот с фланга ударит.
Есть, господин полковник! Возьмем!
Тут, понимаешь, главное скорость.
Понимаем, господин полковник. Видите, как мой рвется.
Трубачи! Атаку! скомандовал Шкуро.
За мной вперед! закричал Светашов. За родную Кубань.
Кавалерийская атака удается, когда лошади готовы мчаться вперед, не отставая друг от друга. И они вырвались из-за холма неожиданным быстрым поворотом и поскакали на артиллеристов. До орудий метров триста. Пехота, прикрывавшая батарею, мгновенно бросилась в бегство, азартные артиллеристы продолжали вести огонь. Били картечью в лицо атакующим, шрапнельные снаряды разрывались метрах в пятнадцати от стволов и бросали во врага смертельные россыпи свинца. Светашов скакал первым, и снаряд угодил точно в него от офицера и его лошади остались куски. Кавалеристы повернули назад, за спасительный холм.
Слащов почувствовал взгляд начальника:
Я поведу, Андрей Григорьевич!
Шкуро хмуро кивнул.
И вновь мчались кони и люди навстречу раскаленному свинцу, бьющему в лицо, и, возможно, Слащова ожидала участь предшественника, но его лошадь споткнулась, и полковник упал. Орудия были уже совсем рядом, и Слащов, поднявшись, с криком «Вперед!» бежал на красных артиллеристов. За ним бежали другие пешие казаки. Начиналась рукопашная, но красные успели подцепить орудия к упряжкам и погнать их в тыл.