почитаем одного за фельдмаршала, другого за гетмана. А Орловых ругаем. Скажут, что они будут графами, кричим: срамота! Что ж это? Хрущёв правду сказал.
Это всё наша зависть говорит! снова вслух решил сержант. Хрущёв прав: обиды и разоренья от него никому. Царица отличила, а нас завидки берут.
Мысль его перешла на Гурьевых. Они отчего из кожи лезут? Всё тоже...
Да и многие, многие офицеры гвардии, заговорил Борщёв, даже бывшие приятели Орловых, теперь их ругают повсюду всячески за глаза всё из-за одной зависти. Если бы хохлы какие, казаки, пришли бы при покойной императрице поносить всячески Разумовских мы бы их на смех подняли, а сами то же делаем!
Борщёв презрительно засмеялся.
Люди все одинаковы на свете родятся, заговорил он опять вслух. Есть, правда, глупые, есть злые... Но всё-таки одинаковые. Но фортуна на свете всё творит... Вот познай меня фортуна и я то же получу... Что?! Что?! воскликнул сержант, будто рассердившись на себя. Что мне нужно? Разве мне это нужно? Это?! Сановничество? Вельможество? Ну их к Богу! Мне одну Анюту нужно! Да. Всё отдал бы за неё. Будь я генеральс-адъютант я бы и это отдал. Говорят, душу свою сатане продают люди чрез колдуна, чтобы получить желаемое. Страшно! А как подумаешь... Ей Богу, им бывает!.. так бы сейчас, и продал. Только Анюту дай в обмен!..
И мысли Борщёва перешли на любимую девушку и на поведение деда. Анюта передала ему ещё вчера свои подозренья, что отец что-то будто скрывает и что становится ей непонятным, что она начинает бояться смутно чего-то нового, внезапного и пожалуй горького.
"Бог его знает, что у него в голове, думал Борщёв. Я бы себя и в дом не пустил. Ведь это мучить только людей: позволять видеться, чуть не жить вместе... а брака не дозволять. Сказывает он, что родня. Правда. Но ведь сам сказывает, что за границей этакая родня венчается и Бои благословляет брак. А ведь немцы или французы хоть иной веры, а всё же в Бога и Христа веруют по-нашему".
Глубоко поглощённый и занятый своими мыслями, сержант незаметно доехал до города. Помыслы его об Анюте, всегда кончались одним решеньем:
"Обождём! Либо помрёт дед... либо просто, как сказывал раз Ахметка махну по-татарски, по-ихнему... Сграбил да самокруткой и повенчался. А там суди нас да в тюрьму сажай. Отсидим, либо убежим в Крым, а то в королевство Польское. Я с ней хоть в Турцию уйду и в Магометову веру пойду, её мать была магометанка ей за матерью назад не страшно, а мне за ней не страшно".
XXV
Недаром князь слыл на всю Москву за упрямицу и за чудака. Одна княжна не соглашалась и не хотела видеть в отце чудака, так как ей казалось наоборот, что отец всегда здраво и душевно относится ко всему и никаких чудачеств не делает. Разве только дом свой не хочет подновлять, не из скупости, а из прихоти, чтобы его "братец» и ровесник был с виду такой же неприглядный старик, седой и с морщинками, т. е. некрашеный и с обвалившеюся местами штукатуркой, где краснели кирпичи.
Но вдруг, 20-ти-лет от роду, княжне Анюте, внезапно поражённой, пришлось подумать по неволе:
"Не рехнулся ли батюшка-родитель? Или всегда он был чудак, да мне неприметно то было, как чужим людям».
Князь в это утро позвал к себе дочь и, усадив около себя, ласково заговорил с ней:
Побеседуем, дочушка, начал князь. Беседу нашу ты обсуди. Всякое моё слово запомни и у себя в горнице вспомяни, мыслями в умной своей головке раскинь и приди мне своё согласье принеси, как почтительная к родителю и любовная дочь.
Что такое, батюшка? невольно удивилась княжна, раскрыв широко свои чёрные блестящие глаза, которые не одного недоросля в Москве с ума свели. Смутный страх нашёл на неё.
А вот всё сейчас выложу, а ты слушай. Начну я прямо: пора тебе замуж.
Эх, батюшка!.. Я думала, что важное случилось, воскликнула княжна.
Очень важное. Были всё пустяки. А теперь важно.
Опять сваты?.. Ну и Бог с ними. Дорожка проторённая от дому в ворота и восвояси.
Нет. Теперь так уж нельзя... Время шло, шло и стало уж уходить... Его не вернёшь!.. Может совсем пройти! И не поймаешь потом... Слушай!..
И Артамон Алексеевич стал дочери доказывать, что он становится
стар, нога его пуще болит, того и гляди подагра из ноги в грудь переползёт и он вдруг окажется на столе, а дочь в девицах.
Вы ещё, Бог даст, долго проживёте! сказала Анюта. А если когда Господь вас к Себе позовёт, да буду я в девицах, что за беда. Я и одна проживу! Состареюсь совсем, в монастырь поступлю. Пожертвую всё состоянье в этот монастырь и сама в игуменьи попаду. И занятье будет на всю жизнь...
И княжна постаралась рассмеяться, хотя на душе была тревога.
Ты не смейся. Ныне мы речь нашу пустяками не кончим. Ты выслушай, всё обсуди и приди ко мне с ответом, хоть через неделю. Время терпит. Более недели я тебе дать не могу. За тебя посватался сенатор Камыш-Каменский.
Ну-с?.. могла только выговорить Анюта.
Ну вот... Он свата присылал. Да непростого, он приходится дядей графу Алексею Григорьевичу Разумовскому.
У графа, батюшка, такого нет дядюшки! Разве простой казак с Украйны? желчно произнесла княжна.
Родственник графа, говорю тебе. А как он там ему приходится, не знаю. Ну вот, он сватает сенатора.