Первый, юноша, был бы довольно симпатичен на вид если бы не его лукавый взгляд. Второй же, с его фигурой и сильным польским акцентом, который удивил даже унтера Конькова был почему-то чрезвычайно антипатичен.
Это заметил тотчас самый младший из трёх братьев Гурьевых Иван. После появления драгуна и первых же слов, произнесённых им, проницательный и молчаливый Иван поморщился на Победзинского.
Только около полуночи в доме Гурьевых стало тихо. Гости уехали, товарищи разошлись по соседним домикам и в квартире остались одни хозяева, т. е. три брата и Пётр Хрущёв. Все собрались ложиться спать.
А Борщёва нет? спросил старший из братьев Семён.
Нету, не ворочался, ответил кто-то.
Никак, нет-с! заявил денщик Хрущёва. Они давно приехамши. Я видал, Коньков их лошадь водил по полянке.
Где же он?
Видно, опять к Шипову ночевать ушёл! сказал Иван Гурьев.
Не любятся сержанту наши беседы! усмехнулся Хрущёв. Молодость! Пустота! Ротозейство...
Нет... Он умный. За что его корить! сказал Александр Гурьев. А у него зазнобушка здесь в Москве. Приехал, виделся небось. Нацеловался. Может и поплакал.
Поплакал? Отчего?
Да ведь зазнобу-то его за него не отдают, ждут, чтобы из сержантов офицером стал. А то может и вовсе не хотят будь хоть генерал.
Почём ты знаешь? Он тебе сказывал? спросил. Хрущёв.
Нет. Он ничего не сказывал. А я знаю потому что он всю зиму в Питере, нет, нет, да и вздохнёт. Говорят ли о ком, что жениться не может, либо отказали сватам, либо девица не любит Борщёв глаза навострит. Заговорил я раз с ним об самокрутке, какая, с год тому, во Пскове была. Мне воевода рассказывал. Ну, меня Борщёв просто разиня рот слушал, будто удивительное что. А потом закричал: вот это любое дело. Молодца!.. Я и догадался, что у него такое на душе, лежит камнем.
А какая самокрутка? спросил с пренебрежением ингерманландец Семён Гурьев, которому все беседы казались тратой времени, когда не касались политики.
Один драгун отмочил колено. Устроил угощение, опоил зельем дворню и мамушек, выкрал невесту, да в сани. Обвенчался с ней в соседнем селе, а поутру, часов в пять, явились оба, жених с невестой, да и бух в ноги её родителю. Простите.
Простил? воскликнул Хрущёв.
Вестимо простил. Только обидно ему было, что дорого обошлась самокрутка дочкина. Да и суд мог вмешаться. А с приказными крючками, беда!
А суду какое дело, коли родитель за самокрутку простил! заметил молчаливый Иван Гурьев.
Да из дворни-то трое заснули так, что их и не разбудили совсем. Померли...
Ну вот? С чего же это?
Верно. Ведь зелье было, а не вино простое. Тоже отрава!
Вот бы нашему Сеньке дать, от его бессонницы! воскликнул Хрущёв, хлопая ингерманландца Гурьева по плечу.
Офицеры рассмеялись.
И я, ваше благородие, так-то... самокруткой венчан! робко выговорил солдат-денщик, стоя у порога.
Во как, Захар! Выкрал жену?
Нету. Зачем. У нас эдак не полагается. И грех, и срамота. За эдакое, господа, либо свои, на миру, до смерти запорят. А меня, значит, силком венчали. За это и в солдаты я попал ноне. А то бы мне солдатом и у вас в денщиках не бывать николи!
Расскажи.
Спать пора. Ну его к чёрту! сказал Семён Гурьев.
Нет, постой. Как можно. Любопытно. Мужика силком повенчали и в солдаты сдали, заметил Хрущёв. рассказывай, да короче.
Чего рассказывать. Барыня приказала повенчать на девке Афросинье... Ну а я не хотел... Она, стало быть, кривая и "лапоть" ей имя. Ну обидно. Я было хотел за себя другую... Марью, и уже засватал. Ну, вот меня силком и собрали... Я упираться да драться. Глуп был, да и Марью шибко любил... Меня скрутили да и поволокли.
Ну и повенчали. А там сейчас в город! Забрили и в солдаты: за окаянство в храме. Вот я к вашим милостям и попал. А то бы и теперь на деревне был.
Зачем же тебя барыня венчала, коли думала сдать в солдаты? спросил Иван Гурьев.
А кто ж её знает. Может думала в церкви смирюсь. А как вышел грех ну куда ж меня девать. Да самое-то её страх взял. Я всё обещал всех во двору топором порубить.
Ишь ведь ты какой...
Я смолоду страсть был! А теперь ничего. Уходился. Да и Марья-то померла уж.
Ну, а жена жива ещё?..
Что
ей делается. Живёт, кривой чёрт, и теперь у барыни. Злится, сказывали мне наши, когда солдаткой её обзовут.
Офицеры долго смеялись рассказу денщика.
Ловко! Только, братец, это не самокрутка! решил Хрущёв. Тебя тут самого скрутили. А при самокрутке сам жених либо невеста крутит на свой лад без благословенья родительского.
Всё можно назвать самокруткой, заметил Семён Гурьев. Бывает, старики женятся силком на девицах. Вот теперь наши вельможи скороспелые Орловы, тоже о самокрутке подумывают...
Да и это тоже враньё одно!.. рассмеялся Хрущёв. Одно истинно: спать пора!
XV
Гурьевы жили в Петербурге; так же как и Орловы широко и размашисто; тратили много денег, устраивали всякие кутежи, играли сильно в карты, но не проигрывали, как Орловы, а при постоянном счастье, выигрывали крупные суммы, и только благодаря этому не разорились вполне за несколько лет службы.
Когда в апреле, после Святой недели, прошёл уже в Петербурге слух, что в гвардии затевается что-то и у братьев Орловых, как у главных коноводов, собирается кружок офицеров из всех полков, то и Гурьевы, представленные товарищем Ласунским, появились на вечеринках богатырей. Скоро братья Гурьевы были довольно близкие люди братьям Орловым. Сначала Гурьевы вместе с другими офицерами принимали живое участие во всём. Сорили деньгами среди солдат своего полка, сносились с княгиней Дашковой чрез своего товарища и её приятеля, Ласунского, бывали и на вечерах у Григория Орлова.