— Могу представить я, какой ты
там увидал бы тарарам!
Машины, лестницы, брандспойты —
и все из-за каких-то дам!
Представь: старушки кофе пили,
вдруг на пол — хлоп! И ну лежать!
А их соседи завопили:
«Горим! Горим!» — и ну бежать.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
а самого берет озноб.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
старушки эти на пол — хлоп?
— Представь себе: старушки чинно
сидят за кофе и халвой,
и вдруг неведомый мужчина
у них летит над головой!
Где только ангелы и Музы
летают, как заведено,
вдруг пролетел профессор Дюзе
со страшным свистом сквозь окно!
«Вот это да! — подумал Вилли. —
И я всегда летать хотел!»
— А почему, — воскликнул Вилли, —
туда профессор залетел?
— Представь: летит по небу птица —
летит в покое, в вышине.
Хотел профессор научиться парить,
как птица, в тишине.
А потому искал он Фрица —
мальчишке лет, наверно, пять,
чтоб у того осведомиться,
как нужно правильно летать.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и стал от зависти как мел.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
мальчишка Фриц летать умел?
— Мальчишка Фриц чирикал звонко,
свистел и каркал без конца
и знал любого воробьенка
уже с гнезда, уже с яйца.
Он с каждой маленькой синичкой
и с каждым крошкой-снегирем,
как будто с братцем и сестричкой,
сидел на дереве одном.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и вспомнил всех знакомых птиц.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
как птица жил мальчишка Фриц?
— Представь: был дом и сад сначала,
сосна стояла за окном
и постепенно вырастала —
все выше, выше день за днем,
пробила стены, черепицу,
застряла в окнах и дверях,
покуда все семейство Фрица
не поселилось на ветвях.
«Вот это да! — подумал Вилли. —
Мальчишке Фрицу повезло!»
— А почему, — воскликнул Вилли, —
так странно дерево росло?
— А виноват один художник:
нарисовал он сад и дом,
потом взглянул на свой треножник
с почти готовым полотном
и набросал еще проворней сосну,
глядящую в окно,
да так, что та пустила корни
и проросла сквозь полотно.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
он был в искусстве не силен.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
нарисовал картину он?
— Чтобы родители и дети
могли ее увидеть въявь,
как декорацию в балете
в театре оперном… Представь,
что ты сидишь в умолкшем зале,
и постепенно гаснет свет,
и все танцоры в позы встали, —
а музыки все нет и нет.
«Вот это да!» — подумал Вилли
и призадумался опять.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
оркестр никак не мог начать?
— А потому что в темном зале
все музыканты как один
над дирижером хохотали,
поскольку этот господин
в театр ворвался без оглядки
и устремился прямо в зал
в одних носках, с дырой на пятке,
и этой пяткой засверкал!
«Вот это да!» — подумал Вилли,
забыв про зависть и про страх.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
был дирижер в одних носках?
— Представь, смешнее нет картинки:
он по пути ступил на клей
и отодрать не смог ботинки
от тротуара, хоть убей!
В тот вечер тщательно и быстро
асфальт, куда ни поглядишь,
был по приказу бургомистра
намазан клеем для афиш.
«Вот это да!» — подумал Вилли,
не отводя от дяди глаз.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
был дан такой смешной приказ?
— На самом деле, бургомистра
почти никто в лицо не знал:
свои приказы он речисто
по телефону отдавал.
А потому никто не понял —
и то сказать, поди узнай! —
что был весь день на телефоне
его домашний попугай.
«Вот это да!» — подумал Вилли:
он был догадлив, хоть и мал.
— А почему, — воскликнул Вилли, —
из дома бургомистр пропал?
— Представь себе, он был в больнице,
он утирал обильный пот,
совсем не мог пошевелиться
и открывал как рыба рот.
Он голос потерял, бедняжка,
и в изумленье щеки тер,
вздыхая горестно и тяжко
в кругу врачей и медсестер.