Могила! серьезно пообещал Эвриптолем. Потом искоса взглянул на Кимона: Ты ее хоть любишь?
Стратег снова кивнул:
Люблю.
Эвпатрид поднял канфар:
Тогда есть повод выпить!
Гость с удовольствием
поддержал хозяина
Солнце рухнуло за Саронические острова. Темнеющие вдали горы Арголиды начали стремительно терять очертания, а затем и вовсе растворились в наползающей тьме. Будто упавший на грудь титан безвольно обмяк, вжал плечи в землю.
Где-то вдали багровые языки цеплялись за скалы Пирея. Птичий гвалт в гаванях стих. Вместе с ним замолкли мастерские и кузни. Лишь со стороны арсенала доносился звон одинокого молота.
На фоне заката веранда стала казаться темной. Небо над головой посерело. Фасады и колонны сочились тенями. Краски потускнели, словно Афина покрыла городской пейзаж тушевкой.
Собеседники засиделись за полночь.
От выпитого вина накатила приятная истома. Когда рядом заухала сова, они перешли в андрон. Лежа на клинэ лицом вниз, аристократы тихо переговаривались, пока рабыни мяли им плечи пальцами.
Кипр
Эскадра союзников мощным валом катилась вдоль побережья Памфилии.
Пираты в панике вытаскивали легкие одномачтовые керкуры на песок. Нагрузив скарбом волов, они бежали в горы вместе с семьями и скотом. Пока в Памфилийском заливе находится флот Делосской симмахии, о разбойном промысле не может быть и речи. Тут главное спасти свою шкуру.
Триеры держали курс к далеким скалам Суровой Кетиды. Флагман, как всегда, находился на три корпуса впереди. Звук сигнальной раковины ветер относил в сторону, поэтому дневальные не слезали с реи, то и дело меняя вымпела.
Остальные сорок девять триер плугом растянулись по заливу. Строй держать не получалось из-за отмелей и торчащих в воде каменных глыб. Лоцманы громкими криками предупреждали друг друга об опасности. Лавируя на мелководье, корабли задевали скулами плавучие вехи.
Первой шла пелопоннесская флотилия. За ней двигались афиняне. Следом плыл объединенный флот Ионии, Дориды и Карии. Эскадру замыкали триеры Кикладских и Спорадских островов.
Кормчие ругались последними словами, если рулевые весла цепляли расставленные рыбаками сети. Боцман-келейст надувал стянутые кожаными ремнями щеки, пока матросы под звуки авлоса драили корабельную медь.
Эпибаты занимались осмотром и починкой амуниции: меняли подвязки поножей, латали щит или возили по лезвию изогнутой махайры точилом. Несколько бедолаг, страдающих от морской болезни, свесились за борт.
Гребцы отдыхали на банках, готовясь к напряженной работе при входе в Марионскую гавань. Армейский священник дремал под навесом ахтерштевня.
Нужду справляли по очереди: один садился враскорячку на планширь, а двое товарищей вставали по бокам и держали его за плечи. Получалось неуклюже, зато надежно. Хорошо, что корабль нырял носом, при бортовой качке такие трюки не проходят.
Впередсмотрящий целый день торчал возле форштевня, ухватившись за фал косого паруса. Когда впереди показался маяк Марионского мыса, он во всю глотку заорал: "Берег!"
Павсаний приказал вывесить на мачте вымпел "Якорная стоянка". Все свободные от вахты члены экипажа вместе с эпибатами собрались на палубе перед кормовой рубкой. После того как келейст прогудел в раковину сигнал "Тишина", жрец приступил к возлиянию Афродите Кипридской.
Сначала окропил походный алтарь из килика, затем выплеснул остатки вина за борт. Посмотрел, куца отнесет брызги. Подложив тлеющую паклю к сухим миртовым щепкам в чаше треножника, раздул огонь. Ветер рвал пламя в стороны, но так и не смог загасить. Выпущенный из клетки голубь уверенно взял курс к острову.
"Знаки благоприятные!" заявил жрец.
Над Памфилийским заливом прокатился торжествующий рев тысяч глоток. Павсаний надменно поджал губы боги опять на его стороне. Он приказал вывесить вымпел "Сбор", после чего удалился в носовую рубку.
Предстояло обсудить тактику захвата Саламина. Павсаний не нуждался в коллективном мнении, но морской кодекс предписывал хотя бы выслушать командиров флотилий.
Вспоминая все, что ему было известно о заместителях-эпистолевсах, наварх хмурился.
Улиад бывший пират с Самоса. Караулил в прибрежных зарослях полуострова Микале зазевавшихся лодочников, когда они перевозили из Эфеса паломников на праздник Панионий. Устав от разбоя, нанялся келейстом на афинскую триеру.
Потом, правда, отличился. Корабль саммеота был в составе подкрепления, прибывшего к афинской эскадре у мыса Артемисий. Когда афиняне напали на флотилию киликийцев в бухте Афет, он взял на себя командование вместо раненого триерарха.
В разгар битвы саммеот применил фокийский маневр ринулся сквозь строй киликийцев, ломая весла вражеских кораблей эпотидами. За проявленную в бою доблесть
Улиада повысили до триерарха.
"Повезло злобно пыхтел наварх. А могли ведь закидать горшками с горящим раданаком . В Киликии этого добра навалом".
В сражении при Микале Улиад оказался незаменимым офицером, потому что знал бухты полуострова, как свои пять пальцев. По приказу спартанского наварха Леотихида он тайно проникал в приморские городки Латмосского залива, чтобы склонить ионян к измене персам. Через два года саммеот уже служил эпистолевсом.