Языческий ритуал страшно уязвил протопопа. И спустя годы он писал о тех минутах: «Ох, душе моей тогда горько и ныне не сладко!» В мемуарах Аввакум даже признаёт, что не выдержал и поступил тогда «окоянно»,
забыв о христианском прощении грешников. «А я, окаянной, сделал не так, пишет протопоп, Кричал с воплем ко господу: Послушай мене, боже! послушай мене, царю небесный, свет, послушай меня! да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроиша всем, приложи им зла, господи, приложи, и погибель им наведи, да не сбудется пророчество дьявольское!»
К религиозным ритуалам тогда относились более чем серьёзно, искренне считая их залогом победы. Страстные проклятия протопопа не могли не подействовать на душевное состояние воинов из отряда Еремея Пашкова. Слова Аввакума, о том, как в момент выезда отряда Еремея из Иргенского острога, «лошади под ними взоржали вдруг и собаки взвыли» это не просто лирическое украшение и публицистическое преувеличение. Это явное отражение сметённого состояния уходящих в поход чему виновником был именно протопоп.
Поход Еремея Пашкова обернулся полным крахом. На одной из стоянок, из 72 казаков 23 дезертировали, сбежали в тайгу, прихватив все ружья и порох. Из сохранившихся документов воеводы Афанасия Пашкова мы даже знаем некоторых беглецов поимённо: Иван Никитин, Абрам Парфёнов, Кузьма Филипов, Кузьма Иванов, Логин Никитин, Лев Ерофеев. Едва ли будет преувеличением сказать, что искренние проклятия Аввакума сыграли в их дезертирстве не последнюю роль. Оставшиеся с Еремеем были разгромлены «непослушниками в тунгусских улусах» и почти все погибли.
В Иргенском остроге долго ждали канувший в небытие отряд Еремея. Когда минули все сроки возвращения, воевода Пашков в ярости приготовился пытать протопопа, проклявшего ушедших. Дальнейшее ярко описал в мемуарах сам Аввакум: «Ждали их с войны, не воротились в срок. Жаль стало Еремея мне: начал богу докучать молитвами, чтоб ево пощадил. А в те поры Пашков меня и к себе не пускал, во один из дней учредил застенок и огнь росклал хочет меня пытать. Я ко исходу смертному молитвы проговорил ведаю ево стряпанье, после огня тово мало у воеводы живут»
От пытки и близкой смерти Аввакума спасло почти чудо. «А вот уже бегут по мою душу два палача, вспоминал протопоп, Но неизреченны господом данные судьбы! Еремей раненый сам вдруг дорожкою мимо избы и двора моево едет, и палачей позвал и воротил с собою. Пашков же, оставя застенок, к сыну своему кинулся, яко пьяный с кручины. И Еремей, поклоняся, всё ему подробно рассказывает: как войско у него побили всё без остатку, и как его вывел инородец тунгус от мунгальских людей по пустым местам, и как по каменным горам в лесу блудил он семь дней без еды, одну белку съел; и как в образе моём человек во сне ему явился и благословил, и путь указал, в которую сторону идти, а он вскочил, обрадовался и выбрел на путь к острогу. Он отцу россказывает, а я пришел в то время поклонитися им. Пашков же, возведя очи свои на меня, что медведь морской белой, живого бы меня проглотил, да господь не выдаст! вздыхая, говорит: Так-то ты делаешь? людей тех погубил столько! А Еремей мне говорит: батюшко, поди, государь, домой! молчи ради Христа! Я и пошел»
Удивительно, но в этой истории юный Еремей Пашков фактически, командир спецназа даурского похода выглядит куда большим христианином, чем истовый протопоп.
В мемуарах Аввакума сын воеводы представлен как кроткий «малой», но именно Еремей в те годы вынес на своих плечах основные боевые действия за Байкалом, командуя всеми стычками с «непослушниками в тунгусских улусах». Именно он ходил в опасную разведку вниз по Амуру и добыл сведения о разгроме наследников Ерофея Хабарова маньчжурскими войсками. Словом, Еремей Пашков был опытным полевым командиром, явно привычным к боям и смерти. Тем поразительнее его способность к прощению. Умение раненого и измученного человека несколькими словами погасить новую стычку воеводы с протопопом тоже внушает уважение.
Воевода Афанасий Пашков отправил в страшно далёкую Москву подробное донесение о поражении и гибели отряда своего сына, но упоминать о молитве Аввакума, призывавшей погубить русское воинство, не стал. Едва ли сам воевода хотел выгородить протопопа в этом тоже видна заслуга его сына, «добра человека» Еремея.
Еремей Афанасьевич Пашков проживёт долгую жизнь, спустя двадцать лет после описываемых событий станет воеводой в Киеве в том самом городе, ради обладания которым царское правительство отказалось от большого похода за Байкал. Его внук станет личным денщиком императора Петра I, а правнук на исходе следующего XVIII века построит в Москве напротив Кремля знаменитый дворец «Дом Пашкова», в котором ныне располагается первая библиотека нашей страны.
«Он меня мучил или я ево не знаю»
Афанасий Пашков пробыл воеводой «в Даурах» до весны 1662 года. Вообще-то в Москве ему назначили замену еще 20 октября 1559 года, но пока царский указ шёл через всю Сибирь, пока новый воевода, «тобольский сын боярский» Ларион Толбузин добирался в Забайкалье старым путём через Якутск, пока он искал Пашкова на просторах Даурии, прошло более 30 месяцев.