-- Кто такие эти счастливцы? Какая рота считается вашей?
Он и не знал о существовали подобной роты. Она не возражала, но спохватилась в другой раз.
-- Вы не обращаете внимания на мои вопросы! Я уверена, вы даже не читаете моих писем.
-- Я их читаю три раза: когда их получаю, ложась спать и отвечая вам.
-- Вы не передали мне рапорта о ваших последних действиях!..
-- Простите; мне помнится, что вы обыкновенно оставляли без внимания подобные документы.
-- Это дело другое! Вы были со мной, а при вас я вся обращаюсь в зрение и слух, чтобы вами любоваться. Впрочем, я делами не интересуюсь без вас. Но вы ошибаетесь, думая, что я равнодушна к этой войне. Я не только желаю знать все подробности, но мне даже совестно, когда замечают, что я, прочитав сотни раз ваше письмо, прочитываю все другие письма, какие мне могут попасться, хотя в них говорится всё одно и то же. Всем это надоело, а я нахожу в этом только удовольствие. Когда Дюпон прибыл сюда и гг. литовские генералы его расспрашивали, как он доехал, и произошло ли настоящее сражение, он мне начертил на бумаге план того места, где вы стояли, указав положение врагов и наших отрядов и опасные места, где пришлось проходить. Он вам может сказать, что под конец генерал казался рассеян, хотя это его дело, и ему следует все запомнить. Я уверена, что так внимательно следила за рассказом Дюпона, что лучше генерала могла бы передать все подробности, исключая грубых выражений, которые он повторяет по привычке, желая показать, что ему ремесло знакомо...
Рассказ о рассеянности генерала и о внимании королевы к сообщению Дюпона (его настоящая фамилия была Массон -- он был французский инженер и состоял на польской службе), был, очевидно, рассчитан на то, чтобы заинтриговать Собесского. Таким образом, ей удавалось его увлекать и пленять. Затем следовал упрек и выговор:
-- Вы имеете предвзятые мнения; я этого не одобряю... Напрасно вы не слушаете добрых советов... Вы будете раскаиваться, оставляя без внимания людей вам преданных.
-- Кто мне предан? Кого мне слушать? Вы говорите о Тёкёли? Вы мне только что писали, что он изменник!
-- Я очень вами недовольна.
Он простирал руки к небу и жаловался:
-- Вот вся моя награда и утешение!
У него были и другие. И прежде всего то, что с годами сцена изменилась; происходило перемещение справа налево и изменение ролей.
"Я очень волнуюсь и успокоюсь только тогда, когда мне удастся вас обнять, радость моего сердца. Надеюсь, что это будет скоро; без вас я не могу жить..."
Это обращение, которое напоминает "Селадона" принадлежит "Астрее". Она выказывала смирение, примиряясь с своей судьбой; не ожидая, чтобы он спешил ей отвечать, как это было раньше: ей стоило только вспомнить свой возраст и число детей.
Он отвечал несколько сурово:
"У меня есть заботы и помимо того. В настоящую минуту передо мной стоит полмира, в двух лагерях на расстоянии нескольких верст. Я должен думать обо всем".
Он ей, впрочем, предлагал заняться другими соображениями, более интересными. Что касается их взаимных отношений, на чем они остановились?
"Если мой возраст меня не греет, мое сердце и мой разум сохранили прежнюю пылкость и любовь".
"Но разве не решено, что за ней очередь выражать нежность и внимание"?
"He навязывая другим свои недостатки, надо доказать, не только в мыслях, письменно и на словах, но на деле, что ваша любовь неизменна к "Селадону", который целует ваши ручки".
Заодно с Польшей и с Европой, Марысенька спустила флаг перед победителем Вены, пытаясь, однако, в будущем отмстить за свое поражение и занять наступательную позицию.
Турки, к сожалению, ей подали пример своим походом: победоносная армия вернулась на границы Польши через Венгрию, наполовину завоеванную. Собесский при возвращении своем на родину встретил неудачи и разочарования, и это отразилось на взаимных отношениях "Селадона" и "Астреи".
V.Конец похода. -- Общее неудовольствие. -- Неблагодарность Леопольда. -- Свидание верхом. -- Даже ни одного поклона! -- Несчастье. -- Два дня близ Паркан. -- Возвращение.
На другой день после бегства оттоманской армии, предводитель христианского войска отправился в Вену, где его встретили, как освободителя. Но среди всеобщей радости и ликования народного какая-то тень ложилась на это торжество. Жители восторженно выражали свои чувства, но эти демонстрации как будто не встречали одобрения властей, и Собесский мог заметить, что в высших сферах как будто, старались заглушить слишком яркие выражения восторга. От императора он получил официальное письмо в ответ на приветствие, которое он поспешил отправить его величеству. Пребывая за несколько верст от столицы, Леопольд как будто ожидал отъезда Собесского, чтобы вернуться в свою резиденцию.
Положение главы государства было затруднительно; неспособный проникнуться высоким чувством, которое помогло бы ему выйти из затруднения, он предпочитал сохранять обычное высокомерие, наследственное в этом доме, обращаясь с освободителем, как с подчиненным, как с визирем из христиан, которому он поручил выгнать врагов и одержать победу. Правдоподобности такой басни трудно было поверить, когда дело шло о Ягеллонах или о представителях из дома Ваза. Но относительно Собесского эта выдумка могла казаться вероятной.