Докатившаяся с опозданием до берегов Тихого океана волна революции всколыхнула стоячее болото тундры и положила начало новым формам жизни, создав новых людей и новые отношения.
О революции в Анадырском крае рассказал Скляру и Марии Чекмарев.
В 1918 году вместе с другими моряками-кронштадтцами я приехал на Дальний Восток. Люден здесь всяких много было. Беднота совершенно не разбиралась в происходящих событиях, а кто чуть побогаче, тот с торговцами имел прочную спайку. Про Февральскую революцию можно сказать, что она здесь «состоялась» просто по «распоряжению» из Петропавловска.
Пока было еще мало снега, Скляр и Мария ходили с рекогносцировкой по ближайшим горам. Рабочие были заняты заготовкой дров, для чего приходилось рубить за рекой кедрач и ставить его в «костры». Дырявые стенки экспедиционной хибарки отдавали много драгоценного тепла улице, и поэтому топить печь приходилось чуть ли не круглые сутки. Дней через 10 после прихода в Усть-Белую над тундрой закружилась пурга, когда
же прояснилось, то оказалось, что равнины, как и прежде, были без снега, но зато каждый овраг, каждая долинка до краев наполнились блестящим снежным пухом. Ходить стало трудно, а проводить дальние геологические экскурсии и совсем невозможно.
Теплая одежда, вывезенная с материка, оказалась здесь мало пригодной. Полушубки делались на морозе как железные и стояли коробом, рабочие предпочитали ходить в одних только суконных куртках. Высокие сугробы не позволяли ходить в валенках в них в один момент набивался снег, и поэтому даже в сильные морозы пришлось ходить в сапогах. Наши фланелевые и вязаные рукавицы вызывали у камчадалов улыбки. Постоянно отмораживаемые руки распухали и невыносимо зудились в тепле.
Камчадалы были одеты совсем иначе. Вместо тяжелых валенок у них были зимние камусовые торбаза, портянки заменяли у них меховые чулки (чижи), одетые шерстью внутрь. Пыжиковые брюки и куртка без всяких застежек, сквозь которые в наших полушубках пургой наметало за пазуху целые сугробы снега, были куда удобнее нашей экспедиционной одежды.
Дни шли, и солнце почти перестало показываться над горизонтом. Поселок Усть-Белая расположен южнее Полярного круга и поэтому настоящих полярных ночей здесь не бывает, но в декабре кромешная тьма стояла над поселком до 10 часов утра. В домике экспедиции каждое утро ровно в 7 часов вставал дежурный. Первым долгом он записывал температуру наружного воздуха и давление атмосферы. Этому делу были обучены все, не исключая и малограмотного Сени Бессарабца. В 8 часов проводилась общая побудка, после чего следовали уборка и завтрак, состоявший из кофе, хлеба, масла, сыра, колбасы и гордости здешних мест кетовой икры. После завтрака каждый брался за свое дело, а его было не мало: заготовлялись дрова и вода, расчищался снег, шла работа в кладовой. Дежурный обычно возился с обедом. Мария обрабатывала летние дневники и вела ежедневную «летопись» событий. Скляр был всецело поглощен организационными заботами, добывая нарты, юколу, одежду и т. д. В иные дни он с утра до вечера бегал от одного председателя к другому.
Часов в 11 в доме открывались ставни, представлявшие собою рамы, обтянутые оленьими шкурами. В здешних местах они были абсолютно необходимы, иначе ординарные стекла окон за ночь покрывались толстым слоем льда. Надо сказать, что даже и меховые ставни нс всегда спасали от мороза, и к утру, обычно, ртуть в комнатном градуснике держалась около нуля.
В хорошую погоду в 1112 часов дня дальние вершины Пекульнея окрашивались в розовый цвет. Небо над горами казалось беспредельно прозрачным. Сам поселок в это время оставался в тени, отбрасываемой Алданскими горами. По утрам дремотная тишь на улице нарушалась визгом и хохотом школьников, спешивших на занятия. Как только шумливая ватага наполняла школу, в ее дворе появлялся истопник Савва. Он был мал ростом, молчалив и угрюм. Огромный, косматый малахай давил к земле его маленькое тело. Ловко, без лишних движений, колол он дрова и разводил костер, на котором в огромном котле варил «собачью едуску» рыбу с мукой или какой-нибудь крупой. Изредка Савва выходил на берег и подолгу наблюдал за тем, что делается в реке.
Вот промчались артельные нарты ставить загородку на рыбу; у кооператива копошится Куркущский со своим помощником Алиным, приводя в порядок грузы, привезенные катерами; камчадалки, одетые в длинные кухлянки, таскают из проруби воду.
Ровно в полдень начинают выть собаки. Всегда в это время какой-нибудь «дежурный» пес подает жалобный, длинный сигнал. Ни одна европейская дворняга не в состоянии вывести таких душераздирающих трелей, как северная ездовая собака: здесь и детский плач, и самые неожиданные переходы от тонкого визга к густому рычанию
Услышав сигнал, Савва выливает содержимое котла в деревянное корыто и размешивает варево палкой, чтобы оно скорее остыло. Концерт обрывается. Для собак наступает блаженный час их кормят только один раз в сутки.
Без лампы в помещении можно провести часа два-три, не больше, а там уже снова надо закрывать ставни. После обеда, часов в 6 вечера, в северо-восточном углу неба часто появляется бледное северное сияние, напоминающее лучи отдаленных прожекторов. Этот слабый, дрожащий отблеск на широком экране звездного неба придает невыразимое очарование морозным долгим ночам.