или чёрным по красному фону.
Дойдя до конца этого ряда, мальчишки оказались перед большим двухэтажным зданием, массивная дверь которого почти не закрывалась: в неё то и дело входили и выходили озабоченные люди.
В этом здании у нас городская управа, здесь обитает всё городское начальство, разные там коллегии: архонтов, семи, девяти, агораномов, астиномов. Да ещё всякие писцы и конторщики. А вот это гимнасий, продолжал Тимон, подведя Плавта к соседнему, намного большему по занимаемой площади одноэтажному зданию с лепным изображением головы Медузы горгоны на фронтоне. Здесь эфебы и грамоте учатся, и атлетическими упражнениями занимаются. Для этого там имеется большой гимнастический зал. В гимнасии даже бани с горячей водой имеются. Чтобы вспотевшие после занятий ребята могли помыться.
А это правда, что там занимаются одни мальчишки? полюбопытствовал Плавт.
Конечно, правда.
А почему так? Разве девочкам не надо учиться?
Сразу видно, что ты живёшь в деревне и не знаешь городских обычаев. Вот мы сколько прошли по городу, а ты много видел женщин? спросил Тимон. Даже здесь, на Агоре? Можно сказать, одних мужчин мы всё время и видим. А почему?
В самом деле, почему? уставился вопросительно на Тимона Плавт.
В городе принято, что эллинская женщина, будь она молодая или пожилая, должна находиться дома и заниматься домашними делами: шитьём, ткачеством, приготовлением еды, присмотром за рабами, воспитанием детей, старался как можно доходчивей объяснить Тимон. Зачем ей грамота? А тем более, гимнастические упражнения? Другое дело мужчины. Они работают, торгуют, занимаются политикой и государственными делами. Наконец, когда приходится, мужчины воюют. Как тут обойтись без грамоты и физических упражнений? Потому-то и учатся в гимнасии одни лишь мальчишки.
А это правда, что атлетикой они занимаются там, ну совсем голыми? с сомнением в голосе спросил Плавт.
Когда как. Когда голышом, а когда в набедренной повязке, ответил Тимон. А как же ты будешь бороться, скажем, в хитоне? Или бегать в гиматии?
Должно быть, ты прав, согласился Плавт. Но всё равно я, наверное, не смог бы показаться голым на людях. А ты не знаешь, какими видами атлетики они там занимаются?
Почему «не знаю»? Знаю. Бегом, прыжками в длину, кулачным боем, борьбой, метанием копья и диска, стрельбой из лука. Вот пожалуй, и всё
Осмотрев со всех сторон гимнасий, ребята возвратились на площадь Агоры.
Что дальше? спросил Плавт.
Думаю, тебе следовало бы ещё увидеть театр, ответил Тимон.
Да! Обязательно театр! встрепенулся Плавт. Я столько слышал о театре, но смутно представляю, что это такое
Значит, идём к театру.
Оказалось, что театр находился совсем рядом с Агорой, только оттуда он не был виден. Но достаточно было миновать восточный торговый ряд, свернуть в конце его вправо и пройти оргий десять, как перед ребятами открылась совсем другая картина. Они стояли на краю вершины высокого, спускающегося до лимана холма, весь пологий склон которого был застроен жилыми домами. И рядом, почти у самих их ног лежал, как на ладони, театр. Не стоял, как того ожидал Плавт, надеявшийся увидеть что-то вроде дворца или стои, а именно лежал, поскольку был похож на большущую неглубокую чашу, вдавленную в склон холма.
Чаша делилась как бы на две почти равные части. Нижнюю, несколько большую, его занимала орхестра ровная площадка с небольшим алтарём Диониса в центре.
На орхестре, объяснил Тимон, находятся хор и флейтист. Они, когда надо, по сигналу корифея поют и играют. Помост, что за орхестрой, называется проскенионом. На нём актёры разыгрывают действие. Сзади помоста скене. Там актёры, если надо, переодеваются и меняют маски.
Скене изображала фасад дворца с поддерживаемыми колоннами фронтоном посередине и несколькими дверями.
А это театрон , Тимон показал на верхнюю половину чаши, которая множеством полукруглых скамеек-ступеней поднималась вверх по склону холма. Здесь
Я уже догадался! перебил Тимона Плавт. Здесь сидят зрители. Ведь так?
Конечно, зрители. Кто же ещё?
Интересно знать, сколько их может тут уместиться?
Много. В прошлом году я был здесь с дядюшкой Фокритом и тётушкой Мелиссой. Народу набилось пропасть! Так дядюшка Фокрит говорил, что