Саданулся, когда оверкиль делали.
Здорово?
Не знаю, не смотрел. Встали?
Встали.
Вдвоем они вытащили из окопа нарты и придавили ими один край брезента. Другой закрепили ломиком, прорезав в брезенте дыру. Ветер вырывал из рук тяжелый, задубевший на морозе материал, как парус надувал его, но они все-таки накрыли окоп. Женька хотел было углубить его, но бросил бесполезное занятие: окоп заносило на глазах. Они побросали в него вещи и сползли сами. Под брезентом было темно и тесно, но туда не так задувал ветер, и это уже было хорошо. Холода они пока что не ощущали. Порывшись в рюкзаке, Женька сказал:
Подрубаем и впадем в анабиоз. Это самое лучшее, что можно придумать в нашем положении.
Ты шефу перед отъездом, не звонил? спросил Кирилл. У него сильно болела нога. Вгорячах он не чувствовал особой боли, а сейчас она растекалась по ноге, как огонь по дереву.
Звонил, сказал Женька. Сказал, что выезжаем. Шеф теперь весь телефон оборвет.
Они поели тушенки и выпили по большому глотку горячего морса. Прикуривая, Кирилл посмотрел на часы.
Без семи два, сказал он.
Женька ответил из темноты:
Минутами можно пренебречь. Начнем отсчет с четырнадцати ноль-ноль, как говорят люди с врожденной внутренней дисциплиной. Тебе не холодно?
Нет. Ты посвети, я посмотрю, что у меня с ногой.
Кирилл стянул унту и задрал брючину. Женька стал чиркать спички. Они горели всего две-три секунды и светили только под носом. Женька достал из кармана какую-то бумагу, свернул ее трубочкой и поджег. Бумага горела ярче и дольше, и они провели консилиум. Нога была как нога, только колено сильно распухло, и когда Кирилл попробовал согнуть ногу, в колене что-то явственно заскрипело, как в новеньком, еще не притершемся протезе. Они решили, что, наверное, повреждена чашечка.
Тебе бы компресс сейчас, сказал Женька.
Ага, сказал Кирилл. И массажиста. Бальзака бы нашего.
Женька вдруг заржал:
Постой, постой! Это ты про шефа?
А про кого же еще? Чего это ты так развеселился?
Гениально! А я второй год, как идиот, думаю, на кого же похож шеф? А ведь даже Кучуму ясно, на кого.
Коренник Кучум был самой сильной и, по мнению Женьки, самой бестолковой собакой в упряжке, и, сравнивая себя с ней, Женька уничижал себя до последней степени.
Он опять засмеялся и придвинулся к Кириллу вплотную.
У меня колоссальный план! Кончится эта кутерьма, мы устроим сногсшибательную мистификацию! В духе Эдгара Аллана По. Боюсь только, как бы шефа не хватил кондратий. А впрочем, выдержит, он со своим здоровьем еще сто лет проживет
Весь день и всю ночь ветер дул с таким постоянством, словно за один раз решил выдуть отпущенный на год лимит. Брезент над головой содрогался, но сорвать его с места ветер так и не смог. Он лишь гудел басовито и зло, как гигантский, рожденный нездоровым воображением шмель.
К утру у Кирилла стала мерзнуть больная нога. Сначала он не обращал на это внимания, но нога мерзла все сильнее и сильнее. В конце концов он не вытерпел и разбудил Женьку.
Выслушав Кирилла, Женька не на шутку обеспокоился.
Ну-ка, разуйся. Чувствуешь что-нибудь? спросил он, ущипнув Кирилла за икру.
Нет, сказал Кирилл.
А так?
Тоже нет.
Пошевели пальцами.
Кирилл пошевелил.
Ну как?
Как деревянные.
Женька чертыхнулся.
Дело дрянь! Так ты можешь запросто лишиться конечности. Нужно драпать отсюда, пока не поздно.
Ты в уме?! сказал
сугроб.
Запустив руку под малицу, Женька извлек на свет заветный термос. Рюкзак с продуктами они не взяли, он остался лежать в окопе до лучших времен, но термос запасливый Женька успел когда-то запихать за пазуху.
Морс был как нельзя кстати: Кирилла мучила жажда, а снег, который он глотал, ее не утолял. Видно, у него поднималась температура.
Женька открутил крышку и протянул термос Кириллу. Отодрав от бороды и усов лезшие в рот сосульки, Кирилл приложился к горлышку. Кисло-сладкий горячий напиток действовал как волшебный эликсир: с каждым глотком Кирилл чувствовал, что силы возвращаются к нему. Даже показалось, что поутихла боль в ноге.
Подъем! сказал Женька, когда термос вновь перекочевал к нему за пазуху.
Он помог Кириллу подняться, и они пошли дальше, ложась грудью на упругий, как натянутый тент, ветер.
Близко Кириллу показалось, под боком завыла собака. Низкий, вибрирующий вой перекрыл шум пурги и тут же угас, растворился в нем.
Кирилл поднял голову и напряг слух, стараясь определить, откуда донесся этот вой, но, кроме грохота и свиста, не услышал ничего. Ветер. Разве существует в мире еще что-нибудь, кроме ветра
Они лежали на середине тягуна, там, где свалился вконец обессиленный Женька, и снег заносил их.
Случилось то, что неминуемо должно было случиться, нога отказала. На дне распадка протекал ручей дрянной, мелеющий летом ручеек, в котором даже живности никакой не водилось. Но в нем хватало камней, пудовых, обкатанных водой голышей. Под снегом их было не видно; покрытые наледью, как горшки глазурью, они только и дожидались, когда на них наступят. Нога соскользнула, и Кирилл упал как подкошенный. И больше уже не встал. Он наступал на ногу, но она отказывалась выполнять свое назначение. Она подвертывалась, и он ничего не мог поделать с ней. И тогда Женька понес его и тащил, до этого места, где они лежат сейчас и где, наверное, так и останутся