НеронЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Агриппина.
Нет справедливости увы! в людской натуре.
Нарциссу доверять и сомневаться в Бурре!..
А ты заметил, Бурр, какой зловещий взор
Он бросил на меня? То смертный приговор.
В Нероне лютый зверь уже ничем не связан,
Обрушится удар, что мне давно предсказан .
Смерть и к тебе близка, она ползет во мгле.
Наверное, за мною. Ср. «Анналы», XIII, 16.
Все голосом моим заговорит с тобою... Тацит («Анналы», XIV, 10) и Светоний рассказывают об угрызениях совести, мучивших Нерона после убийства матери.
Рукою собственной себя убьешь, Нерон... Пророчество о грядущем возмездии традиционный прием драматургической и ораторской техники классической трагедии.
...удар, что мне давно предсказан. Согласно Тациту, халдеи на вопрос Агриппины о грядущей судьбе юного Нерона ответили, что он будет властвовать и умертвит мать. Она сказала: «Пусть умерщвляет, лишь бы властвовал» («Анналы», XIV, 9).
Бурр.
Сегодня лишний день я прожил на земле.
Пускай в моей крови Нерон свой гнев остудит
Мне смерть тягчайшая благословенной будет.
Провижу грозных лет кровавую зарю
В судьбе Британика я судьбы Рима зрю.
Но страшно для меня не это злодеянье
Нашел бы в ревности Нерону оправданье;
Другое, госпожа, страшнее во сто крат:
Бесстрастно он глядел, как умирает брат.
Не увлажнился взор, лицо не побелело...
Так холоден тиран, в убийствах зачерствелый!
С былым наставником пусть кончит поскорей:
Ему докучен я, он для меня злодей.
Зачем мне жить? Пойду насилию навстречу
И смерть, благую смерть улыбкою привечу.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Альбина.
На помощь, госпожа! Предотврати беду.
Узнав о Юнии, наш цезарь как в бреду
Неистовствует он, что с ней навек в разлуке.
Навек? Я не пойму... Как? Наложила руки?
Чтобы еще больней обида эта жгла,
Жива, но для него как будто умерла.
Она к Октавии, ты помнишь, убежала.
К скорбящей скорбная, казалось, путь держала.
Я следом шла. Гляжу шаги быстрей, быстрей,
И вдруг бросается на площадь из дверей,
И прямо к Августу, к его изображенью,
И, к мраморным стопам припав в изнеможенье,
Кричит а вкруг нее сбирается народ:
"Со мной кончается твой знаменитый род,
И да не будет он поруган и ославлен!
В твоем дворце сейчас предательски отравлен
Потомок славный твой, а только он один
Равнялся доблестью с тобою, властелин.
И вот хотят, чтоб я клятвопреступной стала.
Молю тебя, молю, склонясь у пьедестала
Ты, что бессмертие с богами делишь сам,
Позволь остаток дней мне посвятить богам".
На голос горестный и за душу берущий
Бегут со всех сторон. Толпа все гуще, гуще,
Ей все сочувствуют и, встав по сторонам,
Торжественно ведут в тот величавый храм,
Где в одеянии, как снег нагорный, белом,
Душой возвышенны и непорочны телом,
Весталки наши бдят над жертвенным огнем,
Что испокон веков горит в ночи и днем.
И цезарь видит все, остановить не смея,
Но опрометчивей, а может быть, смелее
Угодливый Нарцисс бросается вперед,
Чтоб Юнию отбить, но смерть безумца ждет:
Он падает, сражен, и брызги черной крови
Пятнают Юнию. Тогда, насупив брови,
Нарциссу павшему не думая помочь,
Весь погружен в себя, уходит цезарь прочь.
Лишь имя Юнии слетает с уст владыки,
Все жмутся по углам, заслышав эти крики.
По гулкому дворцу бесцельно бродит он,
И мутен взор его, и в землю устремлен,
Как будто на небо и посмотреть не смеет.
О госпожа моя, он страшное содеет,
Когда с отчаяньем соединится мрак!
Так помешай ему безумный сделать шаг,
Пока горячку чувств рассудок не остудит.
Себя погубит он...
Агриппина.
Нет, праведно осудит.
И все ж посмотрим, Бурр, что происходит с ним.
Быть может, он теперь пойдет путем иным
И переменится под бременем страданий?
О если б не вершил он новых злодеяний!
Береника
МОНСЕНЬЕРУ КОЛЬБЕРУ,
государственному секретарю, генеральному контролеру финансов, главному инспектору государственных построек, верховному казначею королевских орденов, маркизу де Сеньелэ, и пр.
Как бы низко я с полным на то основанием ни ставил себя самого и свои труды, дерзаю надеяться, что вы не осудите смелость, которую я проявил, посвятив вам эту трагедию. Вы сочли ее не вовсе недостойной вашего одобрения, однако главная заслуга ее заключается для вас в том, что ей посчастливилось не навлечь на себя порицаний его величества , чему вы сами были свидетелем.
Всем известно, что даже незначительные предметы приобретают в ваших глазах важность, коль скоро они могут приумножить славу государя или же доставить ему удовольствие. Именно поэтому, среди стольких многотрудных забот, коим вы посвящаете свое трудолюбие и усердие, служа монарху и общественному благу, вы иногда благоволите снизойти до нас, сочинителей, и потребовать у нас отчета, на что же мы тратим свой досуг.
Здесь дозволь вы мне это я обрел бы весьма удобный случай осыпать вас похвалами. Чего бы я ни сказал о ваших разнообразных и редких достоинствах, восхищающих Францию, о проницательности, от которой ничто не ускользает; о всеобъемлющем уме и кругозоре, которые позволяют вам охватывать и осуществлять столько великих начинаний одновременно; о духе, который ничто не может поколебать и утомить!
Однако, монсеньер, говоря вам о вас, следует проявлять пристойную сдержанность, и я опасаюсь, как бы вы, услышав неуместные, по вашему мнению, похвалы, не пожалели о благоволении, коим меня почтили. Мне больше подобает думать об ином о том, как и впредь сохранить это благоволение новыми своими трудами. Это к тому же было бы для меня наиболее приятным способом выразить вам свою признательность.