Уже сентябрь. Это обилие красок, словно прощальный наряд свергнутого короля. Этот пахнущий нежностью умирающих ароматов воздух. И приглушенные лучи нежаркого солнца. Рыжее солнце, рыжее. Как листья, которые кружит ветер. Как растрепанные волосы
Панс, я тут Дин запинается и виновато глядит на Паркинсон, а потом на наручные часы.
Тебе надо идти?
Да, прости. Лаванда ждет.
Не бери в голову. Конечно, иди. Я уже запомнила дорогу и со схемой метро разобралась дойду домой сама. А пока ещё погуляю.
Спасибо!
И напомни Лаванде, что бы она зашла ко мне за выкройкой новой мантии я подобрала ей тот фасон, который она хотела.
Панс, это так круто, что именно тебя
мне поставили в пару! А то кто-то мучается, выполняя этот министерский проект со всякими снобами. И Лаванда с радостью заскочит к тебе, чтобы мы без тебя делали.
Буду ждать, улыбается Панси.
Она ненавидит выкройки и идиотские новомодные мантии. А болтовня с Лавандой наводит на неё тоску. Но лицемерьте и вам воздастся.
Паркинсон бредет по парку, рассеянно поддевая кончиками магловских туфель опавшую листву. И почти не удивляется, видя крепкую фигуру у озера. Недаром она попала пусть и не в пару к Уизли, но именно в эту группу. Рыжее солнце золотит рыжие волосы. Панси тихо подходит сзади, привстает на цыпочки и шепчет куда-то в вырез его свитера, где линия плеча переходит в линию шеи:
Здравствуй, Рон Уизли.
Паркинсон! тот резко оборачивается. Привет.
Где твоя подопечная? Или ты сам кого-то курируешь?
Я в паре с Гермионой. Но сейчас они с Гарри решили съездить на экскурсию в Тауэр, Уизли открыто смотрит своими светлыми голубыми глазами в глаза Панси.
От его честности и прямоты тошнит!
А ты?
Вот ещё удовольствие блуждать по пыточным подвалам сырой башни! Я лучше у озера посижу.
Можно с тобой?
Ну, садись.
Они опускаются на деревянные бревна, которые заменяют скамейку на берегу озера.
Что же ты уток не кормишь? спрашивает Панси.
Уизли пожимает плечами, подставляя лицо вечернему солнцу:
Я же не влюблен.
Чего?
Тут уток кормят только парочки, он кивает на двух маглов, стоящих в обнимку на мосту и кидающих хлеб жирным неторопливым уткам.
Ритуал что ли?
Ну, почти. Отсюда к самому озеру не подойдешь, только с моста. А мост это что-то вроде моста влюбленных.
Довольно глупо, не удерживается Панси.
Романтика, хмыкает Рон, по его лицу видно, как он к этому относится.
Он сам ни капли, ну ни капельки не романтичен. От рыжих вихор до крепких рук, наверное, шершавых от метлы и работы.
Панси вдруг встает перед ним, заслоняя ему солнце. Её тень падает на его лицо. Ветер треплет её короткую кружевную юбку. Помедлив, Рон тоже встаёт. На секунду оказавшись близко-близко. И Панси решается.
Чтобы поцеловать его, ей приходится встать на носочки. Туфли утопают в песке, она практически повисает на плечах Рона. Пытается понять, распробовать вкус его губ.
Панси, не стоит, кажется Рон ошеломлен. И, тем не менее, отстраняет её вполне решительно.
Это из-за неё из-за Грейнджер?! Паркинсон медленно теряет самоконтроль, даже верное лицемерие не спасает её.
Кажется, это так просто пожать плечами, будто ничего не случилось, вежливо распрощаться и уйти с берега озера. А лучше вообще обратить всё в шутку. Но Панси в отличие от того же Рона начисто лишена чувства юмора.
Гермиона тут совершенно ни при чем, тихо отвечает Уизли и отводит свой честный взгляд, упорно смотрит куда-то на солнце.
Ну, конечно, мистер тактичность! Только не надо врать у тебя всё равно не получается! Панси заводится всё сильнее, понимая где-то на периферии сознания, что она уже кричит на весь берег и нелепо не то трясёт, не то кивает головою, словно китайский болванчик. Ты же сам знаешь ты не можешь не знать этого! Они трахаются! Твои любимые Поттер и Грейнджер!
Рон спокоен. Его всегда такое живое, даже немного гримасничающее лицо неподвижно. Он с какой-то внимательной вежливостью слушает Панси ах ты ж паршивая, не вовремя появившаяся вежливость!
Но я тебе больше скажу тихо добавляет Паркинсон, они любят друг друга.
Рон едва заметно горько улыбается:
А ты жестокая, Панси.
* * *
Снова сырой туман накрыл Лондон. Смешался с грязью города. Смог. Густой и равнодушный, он словно ложится на плечи прохожих тяжестью их грехов. Злобный ноябрь.
Панси торопливо курит на заднем дворе Министерства, ежась от сырости. Её начальница Матильда Найтли ненавидит запах табака старая карга! Хотя вообще-то она ничего, и Паркинсон явно выделяет из других сотрудников. Не меньше чем герои (а, может, и больше) новому Министерству нужны активные и всецело разделяющие курс Правительства представители «старой гвардии», бывшей чистокровной элиты, которая не такая уж и бывшая.
А весною можно подать прошение об амнистии для папы. Первое, конечно, отклонят. Но в сентябре Панси исполнится двадцать, и она уже сможет распоряжаться замороженными капиталами, как исполняющая обязанности главы семьи в отсутствие отца. А будут деньги, будет и амнистия для папы. Его-то личное имущество всё конфисковано. А мамино трогать нельзя надо же на что-то жить. Паркинсон тушит окурок и, кутаясь в мантию, клацая зубами от холода, ныряет обратно в тёплый холл здания. И почему возле Министерства сейчас