Что?
Что? вопрос звучит так, словно ей не хватает воздуха, впрочем, так и есть.
Не нужно из жалости ничего отвечать, предупреждает он и вкладывает в ее руку карточку от шоколадной лягушки. Она смотрит на свое изображение непонимающе. Драко вздыхает и, касаясь ладони теплыми пальцами, терпеливо поворачивает информационной стороной, где по диагонали его летящим почерком написано
Это мне?
Ты должна была найти это у меня в кармане. Когда
Драко Малфой, ты идиот! у нее нет сейчас времени на осмысление того, что он сказал и написал, это может подождать. Мы знакомы много лет, и ты знаешь, что я не отступлю.
Слушай, Гермиона видит, что Малфой взбешен не меньше ее, но он старается честно старается держаться. Она не понимает, чего хочет больше нового срыва (и того, чем он может закончиться) или цивилизованного разговора. Я устал изображать, что верю тебе. Ты не найдешь за месяц решение, которое я не нашел за десять лет, мы не нашли вместе. И не говори мне про почти подходящие зелья и недоработанные схемы. У меня их десятки, все на каком-то этапе оказывались неэффективными. Есть только один способ
И я применю его, если других не останется.
Слова сказаны. Осталось столкнуться с реакцией.
Ты рехнулась? срывается на фальцет Малфой.
Неа. Мне надоело повторять, что тебе есть для кого жить.
А тебе нет?
У меня нет мужа; у меня нет и не будет детей; у родителей давным-давно новая жизнь, и они не помнят, что я когда-то у них была; у друзей свои семьи, они прекрасно обойдутся, все эти аргументы перечислены в столбик на первой странице ее последнего блокнота. И предпоследнего тоже. Так будет правильно.
Ни хрена не будет! ревет он. Ты нужна многим, тебя любят, тебя ценят
за последние годы ты единственный, кто видел меня регулярно, немного обидно, что их гипотетически возможное «долго и счастливо» не воплотится, поэтому проще не верить словам о чувствах. Так что кому из нас двоих стоит жить даже не вопрос. Ты должен видеть, как растет твой сын, Гермиона набирает в легкие воздух и выпаливает как на духу: К тому же, если ты умрешь, я умру следом. Я дала твоему отцу Обет, что спасу твою жизнь в обмен на Обет не лезть в дела Астории и Скорпиуса.
Что?! Малфой выдыхает вопрос и, кажется, не может вдохнуть снова. Целитель Грейнджер, не задумываясь, бросает Анапнео и тут же накладывает диагностическое, но кроме учащенного сердцебиения и слегка повышенного давления (ничего критичного, но после двух месяцев гипотонии цифры немного пугают) все остается в пределах нормы.
Как ты посмела?! Зачем? захлебывается он вопросами.
Разве это не очевидно, глупый? внезапно ей становится очень легко.
ІХ
Ты всех любишь, Грейнджер, говорит он. Поттера, Уизли, домашних эльфов, теперь вот меня. Чем более жалким является объект твоей привязанности, тем сильнее ты его любишь.
Непонятно, как меня угораздило влюбиться в невыносимого, высокомерного придурка, подающего свои теории, будто истину в последней инстанции.
Его сигнал проигнорирован или не понят. Второй раз от этих слов не отстраниться.
Как давно?
Забыла отметить день в календаре, Гермиона равнодушно пожимает плечами. Равнодушие
наносное, Драко видит глубже. Хочется привлечь ее к себе, такую потерянную и хрупкую. Нельзя. Этого разговора не должно быть сейчас, но оборвать его не хватает духу. Малфой даже не хочет задумываться, нравится ли ему то, что он услышал. Он никогда не рассчитывал на взаимность, максимум на жалость. И, кстати, не уверен, что это не она. А Грейнджер тем временем продолжает исповедь: Постепенно, знаешь Твои идеи, когда ты еще только писал статьи это было свежо, ново и нагло для закосневшего колдомедицинского сообщества. Такую влюбленность я часто испытывала к другим ученым, это приходило и проходило. Но потом вы с Тори обратились ко мне, когда ждали Скорпиуса, потом ты стал бороться за нее, потом я увидела тебя в ипостаси отца. Глупые женские гормоны. Говорят, мы подсознательно выбираем мужчин, которые станут хорошими отцами, а ты уже был хорошим. Похоже, эта чушь распространяется и на таких бракованных женщин, как я.
Ты не бракованная, Драко всякий раз больно об этом слышать.
Он начал работать над ликвидацией последствий Круциатуса ради матушки и из праздного любопытства еще до начала своей целительской карьеры. Если бы интерес возник несколько раньше, а не тогда, когда тремор рук Нарциссы привел к тому, что разбилась бесценная ваза Блэков, не поддающаяся Репаро, возможно, он смог бы помочь Гермионе и с этим. Но с другой стороны, если бы истерика матери не подтолкнула его оформить разрозненные мысли, то и сама Гермиона до сих пор страдала бы от внезапных приступов тремора, мигреней и апноэ , возможно, не привнесла бы в его концепцию несколько свежих идей пару лет назад. Как бы то ни было, история не имеет сослагательного наклонения.
Ладно, соглашается Грейнджер. Она знает, что тема в тройке его самых нелюбимых. В общем, давно. Никакой связи с твоим теперешним состоянием, если вдруг для тебя это важно.
После ее слов правильно было бы так же подробно изложить историю возникновения собственных чувств, но еще не время. Сначала надо разобраться с устроенным Гермионой беспорядком, потом со всем остальным. Если это остальное случится. Драко не уверен.