числе на его вещь «Место», насчитывающую 1136 страниц о жизни одного человека в СССР. Каким талантом надо обладать, чтобы создать, вылепить вот такое произведение, способное покорить не только русского читателя, но, как мы видим, и французов.
Сегодня французская печать вдруг наконец открыла Горенштейна! Они пишут о «Псаломе», они пишут, кажется, об «Искуплении»... Они сегодня! открыли Горенштейна, который работал десятки лет «в стол» в России. Работал с необычайным мужеством, потому что человек, который работает «в стол», не может не быть не мужественным: ему не платят гонорары, о нем не пишут газеты, о нем не пишут рецензии, он должен год за годом работать «в стол» веря в себя, в литературу и в своих будущих читателей!
Вот, собственно, то, что я хотел сказать о человеке, который будет сейчас перед вами выступать. Спасибо!
Время и мы, 1979, 42
М. Булгаков.
"Мастер и Маргарита". (113)
Ефим ЭТКИНД РОЖДЕНИЕ МАСТЕРА О прозе Фридриха Горенштейна
Есть немало писателей, ведущих двойную жизнь, существующих одновременно в разных мирах. Так, еще недавно советская публика знала Александра Галича как автора популярных пьес и киносценариев; тот же Александр Галич был блестящим автором (и исполнителем) нелегальных (но всем известных) песен, поднявших его на одно из первых мест в современной русской литературе; два Галича и каких разных! Василий Гроссман видный и вполне официально признанный советский прозаик, но главные его произведения вышли (или еще готовятся к выходу) на Западе: грандиозный роман "Люди и судьбы", непримиримо-разоблачительная повесть "Все течет"; два Гроссмана! Анне Ахматовой присвоен в СССР ранг классика, но ее трагический "Реквием", посвященный жертвам великого террора, издан только за границей; без "Реквиема" и запрещенных советской цензурой стихотворений Ахматова другая. Почти все другие. Даже официальный основоположник советской литературы Максим Горький другой; его "Несвоевременные мысли", да и еще многое русскому читателю неизвестны. Другой Булгаков. Другой Есенин. Другой Сельвинский. Другой Мандельштам. Все другое. Вся литература другая. Искаженная. Фальсифицированная.
Есть в этой фантасмагорической стране возможности для чудес. Например, может вдруг родиться на свет зрелый писатель совсем готовый, как вооруженная Афина из Зевесовой головы. Внезапное появление искушенного мастера так же удивительно, как рождение взрослого человека, минующего детство, годы учения и становления. Так возник Александр Солженицын; когда в 1962 году в "Новом мире" появился "Один день Ивана Денисовича", читатели журнала были ошеломлены: неужели этот опытнейший художник начинающий писатель, рязанский учитель математики? Читатели не знали, что Солженицын (говоря словами Пушкина о Дельвиге) "гений свой воспитывал в тиши" и что он до "Ивана Денисовича"
уже написал несколько томов, хранившихся в глубоком подполье среди них "В круге первом", стихи, пьесы, да и часть "Архипелага ГУЛаг". Вот как у нас рождаются.
Возникновение из пустоты писателя Фридриха Горенштейна тоже событие фантасмагорическое. Я впервые прочел его прозу в журнале "Континент", 1978, 17 повесть "Зима 53-го" и прямо-таки ахнул: откуда взялся такой зрелый, строгий, уверенный в своих силах, скромный мастер? Автор, который позволяет себе со спокойным достоинством повествовать о шахтерах и шахтах, не боясь наскучить читателю техническими подробностями и замедленными описаниями; который видит жизненную значительность в ничтожных, казалось бы, деталях, наряду с событиями исторического масштаба; который малые страдания тела умеет сопрягать с порывами духа такой автор сразу занимает почетное место в современной русской литературе, и его вчера еще неведомое имя становится в один ряд с громкими. Как же это его даже в Самиздате не было? В том же "Континенте" я прочел крохотную биографическую справку: родился в 1932 году в Киеве, окончил сценарные курсы, опубликовал в журнале "Юность" (1962) рассказ "Дом с башенкой" значит, семнадцать лет назад, и за эти семнадцать лет ничего больше не печатал. Позднее узнал я, что по его сценарию Андрей Тарковский поставил известный фильм "Солярис" (1972), а еще позднее что его перу принадлежат сценарии восьми поставленных фильмов (из них три телевизионных). Это, так сказать, официальное лицо Ф. Горенштейна, знакомое властям; впрочем, им знакома еще и пьеса "Волемир", которую собирался ставить театр "Современник", да спектакль был запрещен. Но есть у Ф. Горенштейна другое лицо писателя, который тоже "гений свой воспитывал в тиши" и в Советском Союзе даже не пытался печатать свои книги. А книги составляют уже солидное собрание сочинений: рассказ "Старушки" (1964), повести "Зима 53-го" (1965), "Ступени" (1966), "Искупление" (1967), пьеса "Споры о Достоевском (1973), да еще два огромных по размеру романа, которые я пока не имею права называть. Вот теперь кое-что из этого списка начинает появляться.
Ну, не чудеса ли? В стране, где нельзя писать друг другу писем их читают агенты полиции. Где нельзя писать дневников в любой час придут с обыском и заберут, а неосторожного автора посадят. Где нельзя спорить с друзьями микрофоны в стенах и потолке. В этой самой стране неутомимо и безнадежно, роман за романом, пишет неизвестный автор, пишет в убежденности, что его проза людям нужна, и если не сегодня, так завтра до них дойдет. По моим приблизительным подсчетам, Ф. Горенштейн за пятнадцать лет написал не менее ста авторских листов (в "Войне и мире" листов восемьдесят). И в каких условиях! Когда зарабатываешь на жизнь семьи иным способом, не этим нелегальным пером... Когда свое писание надо тщательно скрывать от всех, и даже говорить о нем вслух нельзя... Когда проводишь целую писательскую жизнь в литературе, не участвуя в ее процессе, не слыша критики ни доброжелательной, ни даже обозленной... Когда постоянно ведешь полемику, философскую, политическую, художественную и все это словно во сне: твоего голоса никто не слышит, тебя нет, ты бесплотный призрак... Когда тебе самому кажется, что ты нашел важные ответы на сомнения и вопросы современников, и ответы эти ты сформулировал как мог полнее и отчетливее, и кто же их услышал? Два-три твоих самых близких, самых надежно-молчаливых собеседника?