Оно тебе надо?
На самом деле ничего такого криминального не было попугали немного и все. Но Джулии хватило.
Если так подумать, то действительно оно мне надо? Отстали и ладно.
Сидим на истории магии. Бормотание Бинса, понятное дело, никто, кроме Лили, не записывает. Не говорю «кроме Ремуса», поскольку этот последний сейчас отлеживается после полнолуния. Раньше парни в такие дни записывали лекции, специально для Ремуса.
Всегда считал это подвигом с их стороны.
Но потом они поколдовали над самопишущим пером, и оно работает, а они дрыхнут, положив головы на парты. Отсыпаются после бессонной ночи. Лили время от времени поглядывает на них, но не с возмущением как бывало прежде а чуть ли не с умилением. Удивительное рядом.
Я же любуюсь Сириусом. С моей позиции видно только его спину и затылок, но мне хватает. Жаль, я не умею так здорово рисовать, как Лили я б его нарисовала...
На мой мечтательный вздох повернулась Мэри, ехидно улыбнулась и взмахнула палочкой. Передо мной заплясали розовые сердечки, не менее ехидные, чем их создательница. Детский сад. Осталось только спеть: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Состроила выражение лица «завидуй молча». Мэри прыснула в кулак.
Мисс МакДональд, потрудитесь повторить то, что я сейчас говорил, рядом с нами, как призрак из стены, возник Бинс. Хотя почему «как»?
Мэри вскочила и бросила на меня взгляд утопающей. А чем я могла ей помочь: я-то тоже ни слова не слышала. Вдруг перед Мэри прямо на парте проявились слова. Встрепенувшись, она начала зачитывать какую-то муть о восстании гоблинов. Бинс кивнул и поплыл прочь. Мэри облегченно шлепнулась на свой стул и прошептала:
Спасибо, Лили.
Пожалуйста, наша рыжая староста только плечами пожала, будто она совершенно ни при чем.
Вот за что люблю Лили, так это за то, что она может долго тебя пилить по поводу небрежного отношения к учебе, но в нужный момент всегда подскажет с таким видом, словно это само собой разумеется.
Кстати, интересно, а почему Бинс не цепляется к Мародерам? Они вон спят беззастенчиво и ничего. Или ему главное, чтобы тишина была, а в остальном наплевать, чем мы заняты?
Вот и колокол, наконец-то! Допишу потом.
Я сразу вскочила, покидав все письменные принадлежности в сумку. Хотелось как можно быстрее исчезнуть из этого кабинета: порой кажется, что здесь даже стены тоску наводят. Однако мальчики, в отличие от меня не торопились.
Сириус! Подъем! донесся до меня голос Джеймса.
Он усиленно пытался разбудить друга, но не добился ни малейшей реакции. Каждый раз одно и то же. Тогда Джеймс воззвал ко мне:
Марлин! Иди сюда только ты можешь разбудить этого спящего красавца.
Намек был вполне прозрачным, и мне стало смешно от мысли: «Если я правда Сириуса поцелую, он проснется?»
Джеймса поняла не я одна. Вот только девушкам, одарившим нас возмущенными взглядами на выходе из кабинета, в отличие от меня, было совсем не смешно. В этот момент раздался довольный голос Сириуса:
Не
стыдно тебе, Джим?
Он весело смотрел на друга сна у него не было ни в одном глазу. В общем, понятно, что он прикидывался все это время. Я почувствовала одновременно возмущение ну, собака же! и желание рассмеяться такой он милый и забавный! Похоже, Джеймс испытывал примерно те же чувства, поскольку, недолго думая, замахнулся сумкой в сторону лучшего друга. Но не тут-то было его как ветром сдуло. К счастью, профессор Бинс, сразу по окончании лекции просочился сквозь стену и ничего не видел. При одном воспоминании об устроенном ими бедламе хочется воскликнуть: «И этим парням по восемнадцать лет? Мама дорогая!»
Ой, не говори! Балбесы, одно слово!
Мы с Лили не стали вмешиваться себе дороже. Мы делали ставки, к которым тут же присоединились Мэри и Питер. Победила дружба.
После уроков мы отправились навестить Ремуса, предварительно запасшись на кухне всевозможными сладостями, и в первую очередь -шоколадом. Ремус, как и я, с ума сходит по шоколаду.
Я первый раз участвовала в поднятии настроения после полнолуния «нашей пушистой проблеме», как Джеймс выражается. Я, конечно, знала, что в трансформации оборотня ничего хорошего нет, но до этого момента даже не представляла, насколько все ужасно. На Ремуса было страшно смотреть: бледный, осунувшийся, глаза запали, вокруг них синева, а губы такие белые, что их практически не видно. И все-таки он заулыбался, когда мы вошли, хотя улыбка эта казалась несколько жутковатой.
Вот как, значит, это со стороны выглядело...
А еще я заметила, что он старается не делать резких движений и вообще поменьше шевелиться. Как же ему, должно быть, больно!
Мы с Лили, наверное, начали бы охать и хлопотать над бедным Ремом, если бы парни не провели с нами предварительную беседу насчет того, что этого делать ни в коем случае нельзя. Их тактика заключалась в том, чтобы Ремус забыл о том, что он не такой, как все, чтобы не думал о своей болезни и не зацикливался на ней. И это работало.
Еще как работало! Только рядом с ними я чувствовал себя полноценным человеком, а не чудовищем.
Ремус заметно оживился, болтал с нами, с аппетитом лопал шоколад. Хотя боль это, конечно, не снимало, зато отлично помогало морально. С каждым днем все больше восхищаюсь их дружбой и благодарю Бога за то, что свел меня с этими людьми.