Убийцы, все до единого. Я злобно воззрился на капитана, а он смотрел на меня, и его раскосые глаза не выражали никаких чувств. Комната мягко покачивалась, над дверью горела красная лампочка, отчего туман за покрытыми солью стеклами тоже казался красным.
Как вы себя чувствуете? спросил капитан по-английски четко, но не так, как говорят у нас. Я вылупил на него глаза.
Вы оправились от удара по голове?
Я продолжал смотреть. Он помолчал, потом кивнул. После мне часто снилось его лицо: темно-карие, почти черные глаза, глубокие морщины, веером отходящие от глаз, черные волосы, постриженные так коротко, что стояли щеткой. Губы, тонкие и тоже коричневые, сейчас были недовольно поджаты. Он выглядел пугающе, и я старался смотреть прямо, чтобы скрыть страх.
Похоже, вы оправились.
Один из офицеров подал ему планшетку с прикнопленными к ней листами бумаги. Он вынул карандаш.
Ваше имя, молодой человек?
Генри. Генри Аарон Флетчер.
Откуда вы?
Из Америки, ответил я, обводя глазами японцев. Из Соединенных Штатов Америки. Капитан переглянулся с офицерами.
Хорошо держишься, сказал он мне. Вошли матросы в синих куртках и что-то залопотали. Капитан отослал их на бак и снова повернулся ко мне:
Вы из Сан-Диего? Сан-Клементе? Ньюпорт-Бич? Я не отвечал, и он продолжил:
Сан-Педро? Санта-Барбары?
Это севернее, сказал я презрительно. Зря, не надо было говорить, но мне так хотелось вцепиться в его мерзкую рожу меня просто трясло, и от страха тоже, что я не мог молчать.
Да. Но здесь нет прибрежных поселений, значит, вы или с юга, или с севера.
Почем вы знаете, что здесь нет поселений?
Он улыбнулся совсем как мы, только получилось гадко.
Мы ведем наблюдение.
Шпионы, сказал я. Подлые шпионы. Как вам не стыдно? Вы моряк. Неужели вам не совестно напасть туманной ночью на безоружных моряков. Вы перебили их всех, ведь они не сделали вам ничего плохого.
Я держался, чтобы снова не разреветься. Я был очень близок к слезам и потому распалял свою злость.
Капитан скривил губы, словно ему в рот попало что-то кислое.
Уж безоружными-то вы не были. С вашей лодки дали по нам несколько залпов и ранили одного человека.
Хорошо.
Ничего хорошего. Он покачал головой. К тому же я подозреваю, что ваши спутники доплыли до берега. Иначе
глаз, и я стал втирать их обратно, злой на несправедливость, на продажность злой и огорошенный. Все произошло слишком быстро. Казалось, еще несколько минут тому назад я дремал, прикрыв глаза, на шлюпке. А теперь как он сказал? «Мы еще поговорим об этом в Авалоне».
Я сел. Меня отвезут на Каталину. Будут допрашивать. Может быть, пытать. Бросят в тюрьму или сделают рабом. Я больше никогда не увижу Онофре. Чем больше я думал, тем больше пугался. До этой минуты у меня не было времени сообразить, что станется со мной я вообще мало что соображал, но теперь стало ясно: меня не собираются отпустить в Онофре. Нет. Меня заберут с собой. При этой мысли сердце мое заколотилось вот-вот выпрыгнет. Кровь забурлила, словно ручей после ливня. Жилы на руках набухли. Даже ноги согрелись, а дыхание сделалось быстрым и прерывистым. Я думал, что потеряю сознание. Каталина! Попасть на Каталину, никогда больше не увидеть родной дом! Конечно, это ужасный эгоизм (вы дальше прочтете, каким я часто был эгоистом), но я больше переживал из-за себя, чем из-за гибели Тома.
Капитан и офицеры стояли под красной лампочкой. Их тусклые красные отражения в покрытом солью стекле были нечеткими. Отражение капитана смотрело на меня, и я понял, что это значит он смотрит на мое отражение. Приглядывает за мной. На баке двое матросов по-прежнему стояли у прожектора. Чинили, наверно. Больше никого на палубе не было. Нас окутывал холодный белый туман. Моря было не видать, но по плеску воды я рассудил, что до него футов пятнадцать двадцать. Корабль слабо дрожал, но все так же стоял на месте.
Когда меня вытирали, то раздели догола. Это к лучшему. Капитан опять подошел ко мне.
Вам лучше?
Да. Только очень спать хочется.
Хорошо. Мы отнесем вас в каюту.
Нет! Не сейчас! Если меня тронуть, мне станет худо. Дайте минутку отдохнуть.
Я притворился обессиленным. Капитан внимательно смотрел на меня.
Вы упомянули разбомбленные рельсы?
Кто, я? Я про рельсы не говорил. Он с сомнением кивнул.
Зачем вы это делаете? спросил я помимо воли. Зачем пришли из другого полушария патрулировать наш берег?
Нам поручила Организация Объединенных Наций. Не думаю, чтобы вы поняли детали.
Значит, в Сан-Диего нам сказали правду. Хотя бы отчасти.
Мне известно про Организацию Объединенных Наций, сказал я. Только там нет никого от Америки, кто бы за нас заступился. Значит, это все незаконно. Я говорил сонным голосом, чтобы усыпить его бдительность. Надо было вообще молчать, но любопытство было сильнее меня.
Ничего другого у нас нет, молодой человек. Если бы не Организация Объединенных Наций, возможно, нас всех бы ждали война и разрушение.
Значит, вы делаете нам плохо, чтобы спасти себя.
Может быть. Он смотрел на меня, как будто удивлялся, что я вообще спорю. Но, возможно, так лучше и для вас.