Молчи, когда старшие говорят! Оксанин отец опустил на стол кулак так, что подпрыгнули миски и кринки.
Гринь проглотил слюну.
Обещаешь? ласково, почти умоляюще спросила Оксанина мать.
Гринь молчал.
Оксанин отец поднялся с лавки. Широко распахнул дверь; прошелся по хате холодный сквозняк. Указал Гриню на выход:
Вон.
Гринь не шелохнулся.
Вон, сучье племя! Ведьмачий сын, чортов пасынок, чтобы духу твоего здесь не было!
Гринь поднялся и вышел.
В спину ему грохнула дверь; пройдя несколько шагов, Гринь наткнулся на поленницу, споткнулся, встал, удивленно глядя перед собой и не понимая, как это можно было промахнуться мимо калитки.
Гриня
Оксана выскочила ему вслед. Без свитки, босиком.
Гринюшка, да что ж ты да как же ты отказываешься от меня, я тебя из чумаков ждала, молилась, на дорогу ходила, все глаза проглядела! Все думала, как свадьба будет как в дом к тебе приду Гриня, не хочу за Касьяна, откажись ты от матери своей ведьмы, от байстрюка чортового, возьми меня за себя, обещал ведь!
Обещал, сказал Гринь мертвыми губами.
Так откажешься от байстрюка?!
Гринь перевел дыхание. Положил руки Оксане на плечи, ей ведь холодно без свитки.
В тот день его выпорол отец, как оказалось, без вины; Гринь сидел в бурьяне под чьим-то забором и ревел в три ручья, не столько от боли, сколько от несправедливости. Она подошла коса до пояса, в стиснутом кулаке, в чистой тряпочке сокровище.
«А у меня яблоко!»
«Ну и что, сказал Гринь сквозь слезы, у нас во дворе целая яблоня стоит!»
«У вас дичка, засмеялась девочка, а это яблоко из панского сада».
И развернула тряпочку. И Гринь вылупил глаза такого чуда видеть не доводилось, наливное, будто из воска, желто-розовое яблоко в пятнышках веснушек А запах, запах!
«Ты не реви, благожелательно сказала маленькая Оксана. Ты, это самое Хочешь, дам откусить?»
Гринюшка отдай байстрюка.
Он помолчал, слыша, как бьется ее сердце.
Отда отдам.
Обещаешь?
Обещаю
Мама! Оксана, спотыкаясь, метнулась к дому. Мама, батька он обещает!!
Громко, на весь двор, зевнул в своей конуре Серко.
Значит, судьба тебе такая. Исчезник тебя зачал, мать моя тебя родила, да ты же и убил ее. А теперь все. Свою жизнь загубить, да еще Оксанину дорого просишь, братишка. Так дорого, что и медальоном золотым не откупишься.
Гринь едва доплелся до дома. Все бродил кругами, оттягивал время, когда войти надо будет, младенцу пеленки поменять да и отнести его, младенца, на расправу, на эк-зор-цизм.
А коли правда, что из-за этого малого новая засуха прийти может?!
У кого пять детей останется один или двое
Дорого просишь, братишка. Не такая тебе цена. Не понесу тебя никуда. Дам знать дьяку пусть сам приходит с людьми да и берет. А мне со сватами надо договариваться чтобы завтра же Оксану засватать, завтра!
Прыть-то поумерь, Касьянка. Не для тебя девка. Вон, бери на выбор: Приська созрела, Секлета, Одарка
Смеркалось.
Гринь долго стоял перед собственными воротами. Не решался войти; странно, остервенело гавкал Бровко на короткой цепи: то ли не признал хозяина, то ли замерз.
Вошел. Остановился среди двора. Мерещится или дверь приоткрыта?!
«Хату простудишь, недовольно кричала мать. Живо дверь закрывай, живо»
В хате было холодно. Остатки тепла вынесло сквозняком; еще в сенях Гринь зажег свечку.
Корзина стояла на столе пустая, вышитый матерью полог лежал рядом.
Гринь ушибся головой о притолоку.
Вот, значит, как Пришли и взяли. Вот следы сапог на пестром половичке Пришли и взяли, Гринь хоть сейчас может сговариваться со сватами, еще не так поздно, только что стемнело.
Ни о чем не думая, Гринь полез за печь и проверил тайни*!*чок. *!*Деньги были на месте ничего не пропало. Хватит, чтобы*!* *!*стол накрыть и музыку нанять. Хватит, чтобы земли прикупить и нужды не знать, жену баловать обновками, а детей пряниками.
Разве не для этого он жарился под солнцем в степи?! Разве не для этого рисковал жизнью, отбивался от разбойников и откупался от мытарей?
Гринь стянул сапоги. Перемотал онучи; зачем-то обулся снова. Наклонился над опустевшей корзиной теперь Оксана будет складывать в нее чистое белье.
Корзина пахла младенцем. Кисловатым, молочным запахом.
Младенец орал.
Орал от холода, или от голода, или от страха; дьяк читал что-то по книге и, силясь перекричать младенца, охрип.
Вы что творите?! закричал Гринь издалека еще, на бегу. Вы зачем человеческую тварь невинную мучаете, Божьим словом прикрываетесь, как воры?!
Те, что стояли на площади, разом обернулись. Хмурой решимостью повеяло на Гриня, решимостью, отчаянием и злобой:
Отойди, чумак!
Отойди, а то будет тебе проклятье дом спалим с сумой пойдешь
Нового недорода захотел?! Чумы захотел, да?!
Поначалу собравшиеся показались Гриню безликой темной толпой но уже через минуту он увидел и Василька с отцом, и Колгана, и Матню, и Касьяна с братьями, и всех соседей-мужиков Баб не было. Ни одной. Не бабское это дело.
Не мучьте дите!
Зачем оно тебе надо, чумак?! Твое, что ли? Поперек горла тебе и всем чортово отродье, вражье зелье! Ну что тебе надо?!
Гринь остановился.
Зря пришел сюда. Ох, зря; на одной половинке весов и Оксана, и все, а что на другой?! Зря только лечил от поноса зря молоком поил, зря на руки брал