Стрельнул глазами. Вытаращился, разглядывая мои сапоги, перевязь и ножны; с отчаянной храбростью подобрался ближе
Я посмотрел на него. Только посмотрел а он уже слился с толпой сотоварищей, спрятался за их спины, и те из них, кто случайно напоролся на этот мой взгляд, тоже попятились.
Я встал. Оставил победоносного соперника ворковать в кругу сопляков, вышел из зала, побрел прочь. Затея с Большим заказом вовсе не была безнадежной но она стала таковой после встречи с Глиняным Шакалом.
На свежевыкрашенном пороге стоял князь. И улыбался так, что я остановился тоже.
Досточтимый Рио, я готов сделать заказ. Именно вам. Большой заказ.
Я понял не сразу. А когда понял, не особенно обрадовался.
Чумак Гринь, сын вдовы Киричихи
Мать сказала что отдаст меня за тебя.
Гринь стоял, не веря ушам.
Да, Оксана тряхнула головой, как бы понукая сама себя. Сказала, что отдаст если ты ведьму свою из дома выгонишь! Если сам будешь в хате хозяином, а не ведьма и не вражье отродье. Слышал?
Гринь молчал. Из-за боли в ребрах было трудно дышать.
Тебя хлопцы побили? спросила Оксана еле слышно.
Гринь молчал. Оксана водила пальцем по старому коромыслу. Чего-то ждала.
Чего молчишь? Слышал, что я сказала?
Из-за туч проглянуло солнце. Отразилось на неспокойной воде в деревянных ведрах, легло на Оксанины румяные щеки, блеснуло на белых зубах, в черных, как сливы, глазах.
Ты
думай, сказала Оксана нервно. А то мать говорит, что этой зимой точно будут меня отдавать. Вон Касьян собирался сватов присылать
Пойдешь за Касьяна? спросил Гринь, с трудом разлепив больные губы.
И пойду! Оксана вскинула подбородок. Лучше за нелюбом пропасть чем с ведьмой в одной хате!
Моя мать не ведьма!
Коли с чортом спуталась
Молчи!
Оксана замолчала. Глаза, черные, как сливы, мгновенно увлажнились. Маленький нос покраснел.
Не ходи за Касьяна, сказал Гринь хрипло. Я свою хату построю. Отдельно жить станем.
Оксана безнадежно покачала головой:
Нет. Меня зимой отдадут уже. Не станут ждать. И потом все равно ты ведьмин сын.
Всхлипнула. Подцепила на коромысло ведра, побрела прочь, роняя капли на снег.
На Гриня смотрели. Из-за всех калиток, из-за всех плетней.
Ой, гоп, чики-чики, каблуки за раз стопчу
Той осенью у Гриня как-то сразу пробились усы.
Он две недели ишачил на попа; света белого не видел зато теперь явился на вечерницы, ведя за собой музыкантов.
Пусть народ шепчется, что, мол, чудит парень. Отца похоронили, в хате шаром покати, а сирота на заработанные денежки музыку заказывает. Пусть болтают зато молодежь рада, девушки переглядываются, а парням завидно!
Музыканты жарят плясовую а Гринь идет через всю площадь к девушкам. И без того румяные девичьи щечки вспыхивают ярче, но Гринь идет и не останавливается, и, только оказавшись перед Оксаной, протягивает руку:
А пошли танцевать
И она, смутившись, идет.
Ой, гоп, чики-чики
Мир красный. Мир желтый, синий, пестрый, летит, кружится, неподвижным остается только Оксанино лицо черные влюбленные глаза.
Рвется ожерелье из красной рябины.
Звенят цимбалы, хрипит лира, игриво повизгивает дудка. Гринь так бьет каблуками о землю, что со старого сапога срывается подкова да так и остается лежать в пыли, среди растоптанных рябиновых ягод.
Гринь стоял и смотрел в стылую полынью.
Он был еще мальчонкой, когда зимой утопилась соседская Килина. Говорят, водилась с заезжим красавцем кулачным бойцом, вот и прижила ребеночка, да не стерпела позора и прыг в прорубь
Этого бойца Гринь потом видел на чьей-то свадьбе. Танцевал он, как бес, мел улицу красными штанами, и бабы шептались, а мужики хоть и поглядывали хмуро но ничего, не гнали.
А Килина лежала на возу, вся покрытая льдом. Ее выловили где-то внизу по реке, прикрыли рогожей и так везли а мороз был трескучий, и когда Гринь, верткий и любопытный, пробрался сквозь толпу на площади перед церковью, а Килинин отец приподнял рогожу Гринь успел увидеть и запомнил навсегда. Девушка как живая, с очень длинными обледенелыми волосами, и вся во льду, вся во льду, и лед в открытых глазах.
Черная вода в проруби подернулась рябью. Гринь плакал.
Вошел как хозяин. Скинул сапоги, уселся на лавке, уперся руками в колени.
Мать стояла у сундука. Крышка была откинута, на крышке отдельно лежали праздничные плахта, и рубашка, и пояс, и цветной платок; отдельно развешаны были детские сорочечки тонкого полотна, еще Гриневы.
На кладбище был, сказал Гринь тихо.
Мать посмотрела почти испуганно. Ничего не сказала.
На кладбище был. У отца на могиле.
Мать тяжело наклонилась. Вытащила из сундука сверток, встряхнула: полотно для пеленок. Желтоватое, тонкое, много раз стиранное.
Гринь стиснул зубы.
Налететь. Ударить. Схватить за волосы, волоком протащить через всю комнату, выбросить в сугроб
Мать перевела дыхание; живот ее явственно выпирал, и Гринь вдруг с ужасом понял, что он заметно вырос всего за два дня!
Когда братишку мне подарите? спросил Гринь чужим каким-то, заскорузлым голосом.
Мать отвернулась.
На будущей неделе жди.
На будущей неделе?!
Мать бережно разбирала старые вещи. Развешивала на крышке сундука.